Он был тогда у нас политруком. Потом на две группы разделились, ну, а тут наши танки подошли, мы и воссоединились.
Уже совсем побелевший от страха Фролов все еще продолжал оправдываться:
– Здесь я и закрепился в интендантской части. До Венгрии прошел с шестнадцатым гвардейским полком. Да вы не хмурьтесь, товарищ прокурор, я всю положенную проверку в «смерше» прошел, все документы хранятся, где полагается. Орденов больших нет, но солдатскую «Славу» имею, и партизанская моя «визитная карточка» у меня на стенке висит как удостоверение личности в прошлом.
«Выкладывать ему все мои козыри или нет? – размышлял Бурьян. – Пожалуй, пока не стоит. Все равно Ерикеев его со дня на день возьмет за шкирку и в два счета расколет. Лучше уж подождать: еще спугнешь главного, и сбежит Солод сегодня же ночью. Ищи его потом по всему Союзу. Что-что, а он мне целехонький нужен. Ведь иначе и Глебовского не вызволишь, повиснет на нем жарковское следствие».
– Ну что ж, – дружески улыбнулся он Фролову, – я вполне удовлетворен разговором. Только бы мне на вашу «визитную карточку» посмотреть. Для проверки, сами понимаете, должность такая.
– Так поедемте, – обрадовался Фролов, – у меня и машина здесь. А Пивоварова вам, наверное, уже не понадобится.
Бурьян задумчиво постучал по столу пальцами. «Чего ж он раздумывает? – мелькнула мысль у Фролова. – Хорошо еще, что его „визитная карточка“, хотя и обрезанная Мухиным, все же висит на месте: пусть убедится прокурор, что у Фролова военное прошлое чисто, как струйка воды в ручье, пусть поглядит, как сидит Фролов на корточках в партизанском окружении перед аппаратом».
Но Бурьян, подумав, сказал:
– А если попозже, Николай Акимович? Подождете? У Меня тоже своя машина есть. И скажите Пивоваровой, чтобы домой шла. Пожалуй, мне она действительно не понадобится. Ее показаний, данных Жаркову, вполне достаточно.
Фролов уехал совсем успокоенный.

17

После ухода Фролова Бурьян позвонил Ерикееву:
– Как у тебя с Фроловым, Миша?
– Порядок. Меня только перепечатка задерживает. Завтра возьмем.
– Лучше бы сегодня этак в половине одиннадцатого.
– Почему такая точность?
– Мне нужно задержать обоих – и Фролова и Солода. Фролова возьмешь по своему ведомству. Солода задержит уголовный розыск. Сейчас же согласую все с Соловцовым. Предупреди людей на всякий случай, что Солод, должно быть, вооружен. У меня целый план. Слушай внимательно. К Фролову я приезжаю к десяти часам. Солод тоже будет дома, вероятно, тут и вспомним о нашем знакомстве: ведь это он привез меня со станции в город. А к Фролову я еду, чтобы взглянуть на его партизанское фото, якобы для проверки. Он уже знает и будет ждать. А ты приедешь на полчаса позже с милицией, якобы для обыска. Санкцию на обыск я тебе там же и подпишу: это будет эффектнее и меня избавит от объяснений моей неосведомленности о твоем приезде и вообще о его махинациях. После обыска, который, может быть, что-нибудь и даст дополнительно, мы и возьмем обоих. Все это делается из опасения, что оба сегодня же ночью могут сбежать. Фролов хранит деньги, думаю, не в сплавконторе. За ними еще надо ехать. Вот мне и кажется, что оба сделают это до нашего приезда. Денег много: тут сотни тысяч, как вы тоже понимаете.
Оперативный план действовал. Теперь Бурьян второй раз позвонил в сплавконтору:
– Бурьян говорит. Чертовски дел много. Мелких, ерундовых. Подождите, если можно, часиков до десяти. Раньше не выберусь, то есть выберусь пораньше, конечно, но учтите дорогу к вам: сплавконтора, к сожалению, не рядом.
– Меня это тоже устраивает, – мгновенно согласился Фролов, – я еще успею на лесосеку съездить. Так приезжайте, жду.
Оставался Соловцов, но до него Бурьян еще успел заглянуть к Левашовой.
– Все уже решено, Верочка. Фролова и Солода сегодня возьмем. Бросайте все ваши мелкие дела и поезжайте к Людмиле Павловне Глебовской. Скажите ей от моего и своего имени, что ее муж будет завтра утром освобожден. Дело по обвинению его прекращено. Естественно, что на своем посту он будет тотчас же восстановлен. Я лично думаю, что и сослуживцы все без исключения встретят его подобающим образом. Не первый год знают.
Левашова, молча выслушав его – только ресницы дрожали от готовых вырваться радостных слез, – вышла из-за стола и сказала:
– Можно мне поцеловать вас, Андрей Николаевич?
И, обняв, поцеловала его, как целуют только близкого человека.
Но Соловцов встретил его неприветливо, пожалуй, даже обиженно.
«Знает, – подумал Бурьян. – Тем лучше».
– Ерикеев только что звонил мне, – сказал Соловцов. – Просил дать людей для задержания какого-то Солода по делу Глебовского.
Бурьян, помолчав чуток, объяснил:
– Я говорю с вами сейчас не как прокурор, а как следователь прокуратуры. Так выслушайте меня спокойно и без раздражения. Вы соблазнились жарковской версией, как будто верной и вполне убедительной. Меня же, как прокурора, не удовлетворили его изыскания. Следствие он вел наспех, поверхностно, допрашивал свидетелей и обвиняемого, опираясь на единственную, наиболее удобную для него, версию. Передать в суд этот однобокий следственный материал я не мог и за отсутствием опытного следователя взялся за пересмотр дела сам.
Бурьян покашлял и продолжал:
– Это же посоветовал мне, сдавая дела, ныне областной прокурор, товарищ Вагин. Изучить и расследовать вновь, если найду нужным. Я и нашел, о чем вам отлично известно, и вы несколько раз помогали мне в моей работе. Так вот то, что не удалось Жаркову, удалось мне. Я сомневаюсь в виновности товарища Глебовского и выяснил, кем, как и почему было совершено убийство директора Дома культуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25