Сердце анатома замерло в груди. Улыбка застыла на лице. С балкона толпу приветствовал кардинал Карафа.
Матео Колону показалось, что новый понтифик бросил взгляд в его сторону.
II
В ту же ночь Матео Колон собрал свои вещи. Ему незачем было ждать окончательного запрета на свой труд — который и так уже был запрещен, — или того, чтобы его старый враг привел в исполнение отсроченный приговор.
Не все еще потеряно, спокойно подумал он и мгновенно принял решение. В Венеции оставалось то, чего он жаждал. Он не забыл, для чего живет на свете. Ничто не помешает ему завоевать сердце Моны Софии. Теперь у него имелся ключ к сердцу любой женщины. И этой женщиной была Мона София.
К тому же он теперь богат, он владелец состояния, которого ему с избытком хватит до конца дней. Из лап Карафы не так уж сложно вырваться. Он в две минуты наметил план: немедленно отправиться в Венецию, в бордель «Рыжий фавн», уплатить десять дукатов за ночь с Моной Софией, а из Венеции отправиться вместе с ней на другой берег Средиземного моря или даже на другой конец света, в новые земли за Атлантическим океаном.
И тогда страстно влюбленная в анатома Мона София превратится в преданнейшую из женщин и, разумеется, в вернейшую из жен.
В ту же ночь Матео Колон забрал с собой кое-что из одежды и все свои деньги, заработанные в Ватикане. Надвинув на лоб берет, он пробирался через толпу, как преступник, пока не исчез в переулках Рима.
За его спиной, в Ватикане, шумел праздник.

Часть пятая
Черная месса
Скорость, с которой развивались события: суд, затем невероятный взлет, вознесший его по правую руку от трона Павла III, не менее стремительное падение и бегство от кардинала Карафы — все это заставило Матео Колона напрочь забыть о письме, которое он послал Инес де Торремолинос из своего университетского заточения. По правде говоря, он совершенно забыл и о самом существовании прежней покровительницы. Он думал о Моне Софии как о своей судьбе. Настанет день — и этот день действительно настал, хотя и раньше задуманного, — когда ему придется покинуть Ватикан и направиться в Венецию, в бордель на улочке Боччьяри, близ церкви Святой Троицы, где наконец свершится предназначенное. Он думал об этом моменте без волнения, с тем легкомыслием, с каким обычно думают о неизбежной смерти и продолжают жить, не терзаясь вечным страхом. Но находясь в Ватикане, Матео Колон ни разу не вспомнил об Инес де Торре мол иное.
Однако судьба распорядилась так, что его письмо стараниями messere Витторио оказалось во Флоренции.
Ранним утром в апреле 1558 года в дверь скромного дома, стоявшего по соседству с аббатством, постучался гонец. С тех пор как Матео Колон покинул Флоренцию, Инес не получала от него никаких известий. С тех пор она думала только о нем; чем бы она ни занималась, ее мысли возвращались к анатому. До появления гонца ей столько раз казалось, что желанное письмо вот-вот придет, что она, избегая напрасных разочарований, запретила себе рассматривать подобную возможность. Инес даже не захотела взглянуть на сургучную печать, скрепляющую свиток. Она подошла к небольшому пюпитру близ очага, в котором горели дрова. Немного поодаль пели и резвились девочки. Только усевшись за пюпитр, Инес решилась бросить взгляд на печать. Сердце у нее в груди тревожно забилось. Стараясь сохранять спокойствие или хотя бы казаться спокойной, она ласково попросила девочек пойти поиграть в спальню. Прежде чем снять ленточку со свитка, она прижала письмо к груди и вознесла молитву. Инес де Торремолинос долго ждала этого момента. Однако теперь, после стольких страхов и разочарований, когда она наконец могла ласково погладить бумагу, к которой прикасались руки анатома, на нее нахлынули дурные предчувствия. Внутренний голос говорил ей, что ничего хорошего от этого письма ждать нельзя.
Инес развязала ленточку и, прочтя первые слова: «Когда это письмо окажется во Флоренции, меня уже не будет в живых», схватилась за стул. Хотя глаза ее были полны слез, а грудь сотрясалась от рыданий, она продолжала читать: «Если вы сочтете, что я совершил святотатство, открыв вам то, о чем поклялся молчать, прервите чтение и предайте эту бумагу огню…». Подумав, что анатом совершил святотатство, она продолжала читать.
«Если я решился разорвать наложенные на меня узы молчания и вам одной поведать о своем открытии, то это потому, моя драгоценная синьора, что именно в вашем теле я нашел мою сладостную „Америку“. В вашем теле я обнаружил средоточие любви и высшего удовольствия у женщин. И вас я должен благодарить за то, что мне открылось Божественное творение в том, что касается женской любви. Мой Amor Veneris — это ваш Amor Veneris. Не думайте, что мне ничего не известно о вашей любви ко мне. Возможно, вы и сейчас продолжаете меня любить. Но не обманывайтесь: вы любите не меня. Более того, это не вы меня любите. Вылечив вас от тяжелой болезни, я, сам того не желая, подменил болезнь любовью. Гнездилищем вашей болезни и вашей любви является Amor Veneris, и это ваш Amor Veneris меня любит, а не вы. Не обманывайтесь. Я ничем не заслужил вашей любви».
Когда Инес де Торремолинос дочитала письмо до конца, она была сдержанна и невозмутима. Ее глаза еще оставались влажными, но сердце билось ровно. Вскоре и ее глаза наполнились спокойным и холодным ожесточением. Она поднялась и прошла на кухню. Взяла в руки нож и точильный камень. Бесстрастно обдумала свое положение. Предполагаемая смерть возлюбленного бесконечно ее опечалила, она испытала сожаление и даже выразила себе соболезнования. Пока она точила нож о камень, ее мысли, проясняясь, принимали новый оборот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44