И лодырничать стал Прошка меньше, работая без прежнего лукавства. Бить его стали реже, но отношение к нему оставалось по-прежнему пренебрежительное, и Прошку нередко дразнили, устраивая из этой травли потеху.Особенно любил дразнить его один из шканечных, забиячный, но трусливый молодой матрос Иванов. Как-то однажды, желая потешить собравшийся кружок, он донимал Прошку своим глумлением. Прошка, по обыкновению, отмалчивался, и Иванов становился все назойливее и безжалостнее в своих шутках.Случайно проходивший Шутиков, увидав, как травят Прошку, вступился.– Это, Иванов, не того… нехорошо это… Чего ты пристал к человеку, ровно смола.– Прошка у нас не обидчивый! – со смехом отвечал Иванов. – Ну-ка, Прошенька, расскажи, как ты у батюшки шильники таскал и мамзелям опосля носил… Не кочевряжься… Расскажи, Прошенька! – глумился на общую потеху Иванов.– Не тронь, говорю, человека… – строго повторил Шутиков.Все были удивлены, что за Прошку, за лодыря и вора Прошку, Шутиков так горячо заступается.– Да ты чего? – окрысился вдруг Иванов.– Я-то ничего, а ты не куражься… Ишь тоже нашел над кем куражиться.Тронутый до глубины души и в то же время боявшийся, чтобы из-за него не было Шутикову неприятностей, Прошка решился подать голос:– Иванов ничего… Он ведь так только… Шутит, значит…– А ты съездил бы его по уху, небось перестал бы так шутить.– Прошка бы съездил… – удивленно воскликнул Иванов, до того показалось ему это невероятным. – Ну-ка, попробуй, Прошка… Насыпал бы я тебе, вислоухому, в кису.– Может, и сам бы съел сдачи.– Не от тебя ли?– То-то от меня! – сдерживая волнение, проговорил Шутиков, и его обыкновенно добродушное лицо было теперь строго и серьезно.Иванов стушевался. И только когда Шутиков отошел, проговорил, насмешливо улыбаясь и указывая на Прошку.– Однако… нашел себе приятеля Шутиков… Нечего сказать… приятель… хорош приятель, Прошка-гальюнщик!После этого происшествия Прошку обижали меньше, зная, что у него есть заступник, а Прошка еще сильнее привязался к Шутикову и скоро доказал, на что способна привязанность его благодарной души. VII Это было в Индийском океане, на пути к Зондским островам.Утро в тот день стояло солнечное, блестящее, но прохладное – относительная близость Южного полюса давала себя знать. Дул свежий ровный ветер, и по небу носились белоснежные перистые облака, представляя собой изящные фантастические узоры. Плавно раскачиваясь, клипер наш летел полным ветром под марселями в один риф, под фоком и гротом, убегая от попутной волны.Был десятый час на исходе. Вся команда находилась наверху. Вахтенные стояли у своих снастей, а подвахтенные были разведены по работам. Всякий занимался каким-нибудь делом: кто оканчивал чистку меди, кто подскабливал шлюпку, кто вязал мат.Шутиков стоял на грот-русленях, прикрепленный пеньковым поясом, и учился бросать лот, недавно сменив другого матроса. Вблизи от него был и Прошка. Он чистил орудие и по временам останавливался, любуясь на Шутикова, как тот, набравши много кругов лот-линя (веревки, на которой прикреплен лот), ловко закидывает его назад, словно аркан, и затем, когда веревка вытянется, снова быстрыми ловкими движениями выбирает ее…Вдруг со шканцев раздался отчаянный крик:– Человек за бортом!Не прошло нескольких секунд, как снова зловещий крик:– Еще человек за бортом!На мгновение все замерло на клипере. Многие в ужасе крестились.Вахтенный лейтенант, стоявший на мостике, видел, как мелькнула фигура сорвавшегося человека, видел, как бросился в море другой. Сердце в нем дрогнуло, но он не потерялся. Он бросил с мостика спасательный круг, крикнув бросать спасательные буйки и с юта, и громовым взволнованным голосом скомандовал:– Фок и грот на гитовы!С первым окриком все офицеры выскочили наверх. Капитан и старший офицер, оба взволнованные, уж были на мостике.– Он, кажется, схватился за буек! – проговорил капитан, отрываясь от бинокля. – Сигнальщик… не спускай их с глаз!..– Есть… Вижу!– Скорей… скорей ложитесь в дрейф да спускайте баркас! – нервно, отрывисто торопил капитан.Но торопить было нечего. Понимая, что каждая секунда дорога, матросы рвались, как бешеные. Через восемь минут клипер уже лежал в дрейфе, и баркас с людьми под начальством мичмана Лесового тихо спускался с боканцев.– С богом! – напутствовал капитан. – Ищите людей на ост-норд-ост… Да не заходите далеко! – прибавил он.Упавших в море уже не было видно. В эти восемь минут клипер пробежал, по крайней мере, милю.– Кто это упал? – спросил капитан старшего офицера.– Шутиков. Сорвался, бросая лот… Лопнул пояс…– А другой?– Житин! Бросился за Шутиковым.– Житин? Этот трус и рохля? – удивился капитан.– Я сам не могу понять! – ответил Василий Иваныч.Между тем все глаза были устремлены на баркас, который медленно удалялся от клипера, то скрываясь, то показываясь среди волн. Наконец он совсем скрылся от глаз, не вооруженных биноклем, и кругом был виден один волнующийся океан.На клипере царила угрюмая тишина. Изредка лишь матросы перекидывались словами вполголоса. Капитан не отрывался от бинокля. Старший штурман и два сигнальщика смотрели в подзорные трубы.Так прошло долгих полчаса.– Баркас идет назад! – доложил сигнальщик.И снова все взоры устремились на океан.– Верно, спасли людей! – тихо заметил старший офицер капитану.– Почему вы думаете, Василий Иваныч?– Лесовой не вернулся бы так скоро!– Дай бог! Дай бог!Ныряя в волнах, приближался баркас. Издали он казался крошечной скорлупой. Казалось, вот-вот его сейчас захлестнет волной. Но он снова показывался на гребне и снова нырял.
1 2 3 4 5 6 7