Когда, вслед за Игнатовым, Прошка вошел в круг, все разговоры смолкли. Матросы теснее сомкнулись, и взоры всех устремились на вора.Для начала допроса Игнатов первым делом со всего размаху ударил Прошку по лицу.Удар был неожиданный. Прошка слегка пошатнулся и безответно снес затрещину. Только лицо его сделалось еще тупее и испуганнее.– Ты сперва толком пытай, а накласть в кису успеешь! – сердито промолвил Лаврентьич.– Это ему в задаток, подлецу! – заметил Игнатов и, обратившись к Прошке, сказал: – Признавайся, сволочь, ты у меня золотой из сундука украл?При этих словах тупое Прошкино лицо мгновенно осветилось осмысленным выражением. Он понял, казалось, всю важность обвинения, бросил испуганный взгляд на сосредоточенно-серьезные недоброжелательные лица, и вдруг побледнел и как-то весь съежился. Тупой страх исказил его черты.Эта внезапная перемена еще более утвердила всех в мысли, что деньги украл Прошка.Прошка молчал, потупив глаза.– Где деньги? Куда ты их спрятал? Сказывай! – продолжал допросчик.– Я денег твоих не брал! – тихо ответил Прошка.Игнатов пришел в ярость.– Ой, смотри… до смерти изобью, коли ты добром не отдашь денег!.. – сказал Игнатов и сказал так злобно и серьезно, что Прошка подался назад.И со всех сторон раздались неприязненные голоса:– Повинись лучше, скотина!– Не запирайся, Прошка!– Лучше добром отдай!Прошка видел, что все против него. Он поднял голову, снял шапку и, обращаясь к толпе, воскликнул с безнадежным отчаянием человека, хватающегося за соломинку:– Братцы! Как перед истинным богом! Хучь под присягу сичас! Разрази меня на месте!.. Делайте со мной, что вгодно, а я денег не брал!Прошкины слова, казалось, поколебали некоторых.Но Игнатов не дал усилиться впечатлению и торопливо заговорил:– Не ври, подлая тварь… Бога-то оставь! Ты и тогда запирался, когда у Кузьмина из кармана франок вытащил… помнишь? А как у Леонтьева рубаху украл, тоже шел под присягу, а? Тебе, бесстыжему, присягнуть, что плюнуть…Прошка снова опустил голову.– Винись, говорят тебе, скорее. Сказывай, где мои деньги? Нешто я не видел, как ты около вертелся… Сказывай, бессовестный, зачем ты в палубе шнырял, когда все отдыхали? – наступал допросчик.– Так ходил…– Так ходил?! Эй, Прошка, не доводи до греха. Признавайся.Но Прошка молчал.Тогда Игнатов, словно бы желая испробовать последнее средство, вдруг сразу изменил тон. Теперь он не угрожал, а просил Прошку отдать деньги ласковым, почти заискивающим тоном.– Тебе ничего не будет… слышишь?.. Отдай только мои деньги… Тебе ведь пропить, а у меня семейство… Отдай же! – почти молил Игнатов.– Обыщите меня… Не брал я твоих денег!– Так ты не брал, подлая душа? Не брал? – воскликнул Игнатов с побледневшим от злобы лицом. – Не брал?!И с этими словами он, как ястреб, налетел на Прошку.Бледный, вздрагивающим всем съежившимся телом, Прошка зажмурил глаза и старался скрыть от ударов голову.Матросы молча хмурились, глядя на эту безобразную сцену. А Игнатов, возбужденный безответностью жертвы, свирепел все более и более.– Полно… Будет… будет! – раздался вдруг из толпы голос Шутикова.И этот мягкий голос точно сразу пробудил человеческие чувства и у других.Многие из толпы, вслед за Шутиковым, сердито крикнули:– Будет… будет!– Ты прежде обыщи Прошку и тогда учи!Игнатов оставил Прошку и, злобно вздрагивая, отошел в сторону. Прошка юркнул вон из круга. Несколько мгновений все молчали.– Ишь ведь, какой подлец… запирается! – переводя дух, проговорил Игнатов. – Ужо погоди, как я его на берегу разделаю, коли не отдаст денег! – грозился Игнатов.– А может, это и не он! – вдруг тихо сказал Шутиков.И та же мысль, казалось, сказывалась на некоторых напряженно-серьезных, насупившихся лицах.– Не он? Впервые ему, что ли?.. Это беспременно его дело… Вор известный, чтоб ему…И Игнатов, взяв двух человек, ушел обыскивать Прошкины вещи.– И зол же человек на деньги! Ох, зол! – сердито проворчал Лаврентьич вслед Игнатову, покачивая головой. – А ты не воруй, не срами матросского звания! – вдруг прибавил он неожиданно и выругался – на этот раз, по-видимому, с единственной целью: разрешить недоумение, ясно стоявшее на его лице.– Так ты, Егор, думаешь, что это не Прошка? – спросил он после минутного молчания. – Кабысь больше некому.Шутиков промолчал, и Лаврентьич больше не спрашивал и стал усиленно раскуривать свою короткую трубочку.Толпа стала расходиться.Через несколько минут на баке стало известно, что ни у Прошки, ни в его вещах денег не нашли.– Запрятал, шельма, куда-нибудь! – решили многие и прибавляли, что теперь Прошке придется худо: Игнатов не простит ему этих денег. V Нежная тропическая ночь быстро спустилась над океаном.Матросы спали на палубе – внизу было душно, – а на вахте стояло одно отделение. В тропиках, в полосе пассата, вахты спокойные, и вахтенные матросы, по обыкновению, коротают ночные часы, разгоняя дрему беседами и сказками.В эту ночь, с полуночи до шести, на вахте довелось быть второму отделению, в котором были Шутиков и Прошка.Шутиков уж рассказал несколько сказок кучке матросов, усевшихся у фок-мачты, и отправился покурить. Выкуривши трубку, он пошел, осторожно ступая между спящими, на шканцы и, разглядев в темноте Прошку, одиноко притулившегося у борта и поклевывавшего носом, тихо окликнул его:– Это ты… Прошка?– Я! – встрепенулся Прошка.– Что я тебе скажу, – продолжал Шутиков тихим и ласковым голосом: – ведь Игнатов, сам знаешь, человек какой… Он тебя вовсе изобьет на берегу… безо всякой жалости…Прошка насторожился… Этот тон был для него неожиданностью.– Что ж, пусть бьет, а я евойных денег не касался!
1 2 3 4 5 6 7