ГЛАВА V
Придворные певицы в домашней обстановке

Джузеппе-Гвальдо-Пелегрини прошел на свою половину, состоявшую из докторского кабинета и весьма деболыпой приемной комнаты, где обычно дожидались больные. Кроме простых табуретов, в приемной ничего не было. В кабинете стоял пульт с огромной чернильницей и толстой книгой, развернутой на странице, где была изображена человеческая фигура с раскинутыми руками в пятиконечной звезде, окруженной иероглифами, да стеклянный узкий шкаф, куда, как правило, помещают часы, но вместо них там скалил зубы человеческий скелет.
На окнах светились бутыли с разноцветной жидкостью для приготовления лекарства, а на ковре стояло подобие саркофага на ножках с подушками внутри. В этот саркофаг таинственный медик укладывал для осмотра пациентов, что всегда производило сильное впечатление.
В потолке кабинета был люк и винтовая лестница, ведущая на огромный чердак, наполненный «реквизитом» доктора. Куда он и поднялся.
Весь чердак, сумрак которого пыльными струями рассекал свет, проникавший через полукруглые слуховые окна, был забит самыми разнообразными предметами. На веревках висели мантии, восточные одеяния, необыкновенные мундиры, обшитые мишурой, кафтаны, принадлежности женского туалета в античном вкусе. Сундуки и чемоданы были разбросаны по разным углам. Некоторые раскрыты, и в них виднелось оружие удивительной формы, фолианты в пергаменте, узкогорлые и пузатые сосуды, машины, инструменты непонятного назначения. В этом хаосе у одного из слуховых окон помещался туалетный стол с зеркалом, заставленный баночками и склянками с протираниями и снадобьями для гримировки.
Владелец этих сокровищ, скинув плащ и синий «бастрак», подсел к туалету и тщательно занялся своей особой, смягчая кожу лица различными эссенциями, лоща зубы и ногти, выщипывая волоски, торчавшие из круглых ноздрей готтентотского носа и подправляя брови. Вместе с тем он принимал перед зеркалом разные осанки и придавал лицу выражения вдохновения, благородства, набожности, экстаза, как актер, готовящий роль. Покончив со всем этим, быстро оделся и оказался в великолепнейшем наряде. Оставалось только взять трость с золотым набалдашником. Затем он спустился с чердака и вновь вошел в комнату Лоренцы.
Теперь это был знатный и богатый господин с самыми изысканными манерами. Правда, в его движениях и жестах чувствовалась чрезмерная напыщенность.
– Я иду с визитом к Габриэлли, дорогая, – сказал он с важностью. – Забыл тебе сказать, что нанял сегодня весьма расторопного слугу – поляка из мелких шляхтичей. Он придет завтра утром и спросит графиню да Санта-Кроче. А теперь до свидания.
Перейдя через улицу, Джузеппе легко отыскал квартиру певицы придворной оперы. Они обитали на столь же узкой и грязной лестнице и так же высоко, как и он сам, несмотря на то, что обе получали огромные суммы, не считая драгоценностей, от своих вельможных покровителей. В сумраке нащупав дверь, гость принялся бесцеремонно стучать в нее кулаком, так как ни звонка, ни молотка не было. Женский голос произнес за дверью несколько итальянских проклятий, и затем дверь распахнулась. Из нее хлынули клубы мокрого пара и чада от подгорелого оливкового масла. В этой тяжелой атмосфере посетитель увидел мощную, с пышной грудью и круглыми бедрами бабу с крупными чертами лица итальянско-еврейского типа. Ее пестрая полосатая юбка была высоко подоткнута и открывала великолепные икры. В руках она держала мочалку, с которой стекала мыльная вода, целое озеро расплылось по полу. В открытые двери виднелась кухня, откуда доносилось шипенье, и валил чад. Не менее мощная и столь же просто одетая стряпуха склонилась там над кастрюлями и сковородами с ложкой в руке –
– Что вам угодно, синьор? – спросила итальянка, мывшая пол.
– Я желал бы видеть, любезная матрона, вашу хозяйку, певицу придворной, ее величества, оперы, госпожу Габриэлли! – отвечал, сторонясь воды и мочалки, нарядный посетитель.
– Это я! – спокойно отвечала босоногая женщина.
– Вы?! Возможно ли, синьора! – воскликнул пораженный гость. – Вы знаменитая певица Габриэлли?!
– Не прикажете ли спеть вам для доказательства? Да, я – Габриэлли. А вон та, на кухне, моя подруга Давия, – продолжала певица, указывая на пифию среди кастрюль и оливкового чада. – Чему же вы изумляетесь?
Мы заняты хозяйством. Мы все делаем сами и потому всегда веселы и здоровы. Но кто вы, синьор? И что вам угодно?
– Граф Феникс ди Санта-Кроче, синьора! – внушительно произнес гость. – Явился засвидетельствовать свое почтение, принести дань признания вашему несравненному таланту, прославляемому всей Европой, и вместе с тем передать поклон моей супруги, графини Серафимы.
– Ах, моя карлица Грациэлла рассказывала о ней! Грациэллы нет дома. Я послала ее за припасами. Она расхваливала красоту и голос вашей супруги.
– Трудно хвалить в вашем присутствии, синьора, чей-либо голос или внешность! Когда восходит солнце – меркнут крупнейшие звезды. Но я привез вам привет от некоторых друзей из Италии и вот это письмо от принца, утратившего без вас всю радость жизни.
С этими словами граф Феникс достал письмо и помахивал им, не зная, как отдать певице в мокрые ручки послание меланхоличного принца.
– Пройдите сюда, граф! – сказала певица, бросая на пол мочалку. Затем она отерла руки о пеструю юбку и опустила ее, чтобы скрыть мощные ляжки. Граф Феникс осторожно прошел в указанный приемный покой. Здесь певица приняла письмо с короной на печати, небрежно разорвала конверт, пробежала страстные строки августейшего обожателя и равнодушно бросила письмо на доску камина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19