"если я съем моего
врага, это очень хорошо; если мой враг съест меня, это очень плохо",
несомненно, следует тому же, первому принципу этики. Дело в том, что для
него враг - не ближний. В этом-то и беда большинства этических систем:
открыто или молчаливо они исключают из числа "ближних" иногда меньшую, а
иногда большую часть человечества. Иногда они доходят до того, что считают
"неближнего" нечеловеком, как свободолюбивые греки считали нелюдьми рабов и
варваров, а в более новые времена нелюдьми считались все члены
антагонизируемой расы, нации или класса, и т. п. Если даже мы объявляем
вместе с Шиллером "Обнимитесь миллионы, слейтесь в радости одной", то на
самом деле никто не может жить, практически отождествляя "моего ближнего" со
всем "человечеством". Святой Франциск (если я не ошибаюсь) [2] и Сиддхартха
Гаутама Будда включали все живые существа (а не только людей) в круг своих
"ближних", а из удивительной книги Арсеньева "Дерсу Узала" мы узнаем, что то
же делал сибирский абориген, звавшийся так. Я склоняюсь перед этими тремя
людьми; но я знаю, что даже Гаутама, которого я ценю чрезвычайно высоко, и
апостол Павел, который мне очень несимпатичен как личность, хотя я признаю
его ведущую роль в превращении христианства в великую религию, не полностью
включали женщин в число "ближних"; даже всеобъемлющая формула в "Послании к
Колоссянам" не включает женщин [3]. В этом даже Иисус из Назарета был не
всегда последователен. Поэтому, в то время как категория "я" неразделима,
категория "мои ближние" обычно разделяется на концентрические круги; на
внутренних расположены те, кто "более мои ближние", а на наружных - те, кто
"менее мои ближние".
Это непроизвольное нарушение Единого Великого Правила - не каприз, но
зависит от имманентного недостатка того же единого этического принципа: дело
в том, что он абсолютно действителен только между двумя людьми, но
недействителен, если речь идет об отношениях также с третьим. Подобно задаче
трех тел в небесной механике, эта задача не имеет очевидного решения, во
всяком случае без привлечения в высшей степени изощренного математического
аппарата, которым "я" не может оперировать в своих отношениях с людьми.
Благо моего "ближнего" имеет право преимущества перед моим благом. Ну а если
я имею дело одновременно с двумя людьми, то очевидно, что благо как одного,
так и другого имеет преимущество перед моим. А что будет, если благо одного
не есть благо другого? Или, если я должен уступить свое благо моим ближним,
то как мне выбрать между ними, когда благо, как чаще всего и бывает,
неразделимо?
Притча: два ребенка одного пола и возраста тонут в канале. Я, женщина,
могу спасти только одного ребенка. Которого выбрать? (Задача Буриданова
осла). Предположим, что один ребенок - мой. Буду ли я подлежать этическому
осуждению, если я, мать, спасу своего ребенка?
Конечно, если мы обратимся к житийной литературе, скажем "Житию Алексея
Человека Божьего" [4] или житию того, другого типа, имя которого я забыл,
который оставил свою пятнадцатилетнюю сестру на произвол мужчин в городе и
отправился спасать в монастыре свою душу, или обратимся к другим подобным
несимпатичным историям, то покажется, что сделать праведное дело ценой
страдания наиболее близких к тебе людей именно и есть вершина святости. Но
нормальный порядочный человек, не святой и не Будда, сказал бы, что на
женщине, спасшей своего ребенка, а не другого, нет морального пятна. Причина
в том, что, подобно тому как первый этический принцип врожден человеку,-
являясь кантовским "категорическим императивом",- так же точно и разделение
ближних на концентрические круги - тоже чувство врожденное.
Другая притча: мужчина любит женщину, но обручен с другой (или состоит
в браке, или связан моральными обязательствами). Ясно, что женщины эти имеют
преимущества перед мужчиной. То обстоятельство, что он любит, в данном
случае значения не имеет. Но ясно ли, что мужчина должен отдать предпочтение
той, с которой обручен, а не той, которую любит? А если она тоже любит его,
а будущая невеста - нет? Или если мужчина, отвергнув любимую женщину,
вызовет ужасные последствия, в то время как другая довольно равнодушна к
возможному ходу событий? Число возможных вариантных ситуаций бесконечно, и
почти всегда нет простого ответа на задачу.
Еще одна притча, и именно та самая, которая вызвала к жизни
"Киркенес-скую этику". Это случай войны. Конечно, война препятствует
универсальному толкованию понятия "ближний" и в любом случае есть величайшее
из преступлений. Но оставим это пока в стороне и не будем также задаваться
вопросом, кто виновен в войне. Возьмем этические проблемы, которые в
условиях войны должны решать простые люди, как мы с вами.
Война, раз начавшись, сразу разделяет всех людей резкой чертой фронта.
К противнику не относятся никакие этические преимущества. Убить противника
не значит совершить убийство. Теоретически это относится только к
вооруженному и носящему форму противнику, не находящемуся в плену. В
реальной действительности - ничего похожего. Пилот-бомбардировщик сбрасывает
свой смертоносный груз, прекрасно зная, что он разорвет на части или может
разорвать на части и гражданских лиц, детей. То же относится к артиллеристу
и (чаще, чем обыкновенно полагают) к рядовому пехотинцу [5]. Грабеж, кража,
изнасилование сопутствуют каждой войне.
1 2 3 4