Захотелось есть. И все яснее становилось: задерживаться нельзя. Не до отдыха теперь. Он еще жив, это да. Но кольчужники не дураки. Они пересчитают трупы, они заглянут трупам в лицо псы приучены не обгладывать то, что нужно для опознания, — и что тогда? Тогда эти железные козлы дождутся рассвета (а его, кстати, долго и дожидаться не надо — вот он, рассвет), перейдут ручей и пустят собак веером, чтобы красиво закончить охоту.Ноах безрадостно похмыкал.Хорошо еще, что Вечный, хвала ему и Четырем Светлым, прибрал в начале осени старого графа. Плешивый вражина был большим затейником, гораздым на всякие пакости; «Экку о последнем вздохе Кулаха Проныры» ни один из ватажников не мог слушать без горьких слез. А юный сеньор, по слухам, великодушен, не в пример покойному батюшке, деликатный графеныш, аж в самой Новой Столице науки изучал; едва ли станет терзать плененных лесовиков сверх положенного. Ну, попытают, клещами порвут, прижгут маленько — это само собой, без этого, ясно, никак; такая уж доля ватажья: как в экках поется, гуляем до поры, пока под топоры. Зато потом — быстрая смерть, без колеса, без, упаси Вечный, кола острого в задницу.Веревка. Перекладина. Скамья.И синее-синее небо над головой.Говорят знающие люди: в последний миг красным оно сделается, как солнце на самом закате. Может, и так. Да кто ж проверить может? Ни один пока еще не вернулся, не подтвердил толком.Ну уж нет. Храни Вечный от сеньорской милости, а от кар сеньорских мы уж сами себя сбережем. Однако… что же все-таки делать? В баэльской округе оставаться — верная смерть. Домой, в Южную Камари? Нельзя. Каждая крыса знает там Ноаха Задиру. Остается одно — выбираться из леса поближе к тракту. Если через болото тропинки знать, к полудню выбраться можно. А тогда уже проще: караваны идут один за одним, из Ррахвы, из Златогорья, даже из Тон-Далая, там шум, гам, там народу не считано, а народ-то лихой, пестрый, понимающий; вполне можно затеряться, влиться в поток и, если повезет, добраться до Восточной Столицы. Ну, а там-то уже пускай ищут сколько хотят. Найдешь ли травинку на лугу?Да и не станут его искать. Забудут понемногу.Хотя ежели графеныш награду назначит…Ноах покривил губу.Нет, не надо об этом…Надо идти.А высоко над лесом, над редкой сетью сплетенных крон, матово поблескивала луна, знающая, что скоро рассвет, но из последних сил не желающая блекнуть. Зыбкие тучи мешали ей царить во всей красе, набросив на ночное светило прозрачную вуаль…Смотри, Счастливчик, шептали кусты: тебе повезло и в этом.Правильно, согласился с кустами Ноах, так оно и есть; только не мое это везение, а ведьмина ночь. При таком призрачном, неверном свете человек сливается с мерцанием росистой травы, живое не сразу отличишь от неживого. И если поспешить, к тракту вполне можно поспеть даже раньше полудня, до большой жары.Дернула напоследок мысляшка: но все-таки, что, как граф объявит награду?Довольно. Не думать. Пока не думать.Ноах приподнялся.И замер на полушаге.Совсем близко, на опушке, спиной к перекрещенным стволикам макибры, стоял рыцарь. Стоял спокойно, опираясь на меч, отбросив за спину небольшой круглый щит. Стоял себе и молчал, остановив взгляд на неудачливом беглеце.Снова, вторично в эту ночь, тело оказалось умнее рассудка. Оно кинулось наземь, отползло в сторону, перекатилось в камыши, вжалось в землю, втянуло голову в плечи. И уже вслед броску вернулся ужас. Все бесполезно. Луна висит сзади, прямо за спиной, и, хотя она опушена облаками, даже в этом мутном, сизо-белесом свете нельзя было остаться незамеченным.Перехитрили. Взяли Счастливчика тепленьким…Разум отказывался это признать и смириться, но что с того? Вот он, железный гад, стоит и улыбается небось. Вот, сейчас поднимет руку — и вспыхнут факелы, и из-за темных стволов, галдя и улюлюкая, вывалится засада, на бегу рассыпаясь в цепь и отжимая лесного стрелка к Бобровому Потоку…Ноах крепко сжал подвернувшийся под руку сук.Нет, не дамся. Нет смысла попадаться живым. Молодой граф как ни деликатен, а обычаи блюдет. К тому же, недавно вступив в права владетеля, всенепременно пожелает показать соседям, что его рука тверда, а воля непреклонна.Можно было бы сдаться и купить пощаду, сдав ватагу, — так уже и некого сдавать. Да будь кого, не по нраву Ноаху такие шуточки.Значит, гибель. И там, и тут, и сзади, и спереди.Ну и что? Подумаешь — гибель. Кто бессмертен? Нет таких. Вот старый граф, на что уж могуч да горласт был, а где он нынче, а? Но уж если помирать, так не в застенке, не в петле даже перед веселой толпой, а нынче же, прямо здесь, в лесу. Как Хромой — весело и громко. Что бы ни было дальше, а первый удар — за нами! Хороший удар, чтобы лихо зазвенело и далеко брызнуло.Но тихо в лесу. Ни звука, ни шороха. Не спешит рыцарь подавать знак.О Вечный, свечу! Клянусь: свечу в два локтя тебе и свечи по полтора каждому из Четырех Светлых, если не заметили. Нет, две в два — тебе и по одной такой же каждому из спутников твоих!Пустая надежда.Если даже не увидели, то слышали плеск, когда выползал на берег. Слышали шорох в камышах…Но отчего же тогда тишина? Зачем позволили отдышаться на траве? И отчего не пахнет засадой, потными, засидевшимися мужиками? Псиной, в конце концов?!И потом, откуда тут взяться рыцарю?!Точно вспомнилось: только кольчужники нагрянули из замка. Ну, еще и собаководы. Без всяких рыцарей. Не по чину знаменным гоняться по лесу за ватажниками, тут и полусотника графской дружины с лихвой довольно…Вечный, просвети же, надоумь: что это?Кто?Если чужой, проезжий — то где конь? Где костер?…Ветер, только что лениво-спокойный, окреп, оживился, рванул вверх, с легким шелестом раздвинув сплетение ветвей, насвистывая, поднялся еще выше и прорвал белесую пелену на лике луны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14