— Но каким образом? — вскричал мэтр Захариус.— Вы узнаете это через день после вашего согласия на мой брак с вашей дочерью.— С моей Жерандой?— Да, с нею!— Сердце моей дочери несвободно, — ответил мэтр Захариус, которого, по-видимому, нисколько не удивило и не рассердило предложение старикашки.— Она, конечно, не уступает по красоте лучшим вашим часам, но, может так же, как и они, вдруг остановиться…— Дочь моя, Жеранда!.. Нет! Нет!— В таком случае продолжайте возиться с вашими часами. Заводите их, исправляйте! Готовьте брак дочери с вашим подмастерьем, благословите их. Но помните, что часы ваши больше никогда не будут ходить и что прекрасная Жеранда никогда не будет женой Обера!Прокричав это, старикашка повернулся и ушел; однако мэтр Захариус успел услышать, как в его груди пробило шесть раз. Глава четвертая. ЦЕРКОВЬ СВ. ПЕТРА Однако мэтр Захариус заметно слабел. В то же время, охваченный каким-то сверхъестественным рвением, он усиленно предался работе, от которой Жеранда его уже ничем не могла отвлечь.Его гордость еще усилилась после кризиса, вызванного посещением старикашки, и он решил побороть силой своего гения то проклятое влияние, которое тяготело над ним и над его произведениями. Он посетил сначала все городские часы, вверенные его попечению, и убедился, что все части их были в полной исправности. Он ничего не пропустил, осмотрев все со вниманием врача, выслушивающего больного. И ничто не подало повод ожидать полной остановки всех этих часов.Жеранда и Обер часто сопровождали старого часовщика. Ему бы следовало быть довольным, видя, с какой заботой они всюду следуют за ним, и, конечно, он не так беспокоился бы о смерти, если бы сознавал, что его существование должно было продолжаться этими двумя дорогими для него людьми, если понял бы, что в детях всегда остается частица жизни их отца.Старый часовщик, вернувшись домой, принимался за работу с лихорадочной усидчивостью. Убежденный в неудаче, он все же продолжал разбирать и собирать часы, которые ему беспрестанно присылали для исправления.Обер, в свою очередь, тоже напрягал свой ум, стараясь найти причину неудачи.— Хозяин, — говорил он, — ведь причиной здесь может быть только ветхость пружин и колес.— Тебе, верно, доставляет удовольствие меня мучить? — отвечал сердито мэтр Захариус. — Что эти часы сделаны ребенком, что ли? Разве не сам я делал все эти пружины, придав им удивительную прочность и гибкость. Они смазаны самыми лучшими маслами, и тебе остается лишь признать, что здесь замешан сам дьявол.А в это время недовольные покупатели продолжали осаждать мэтра Захариуса, который не успевал всем отвечать.— Эти часы отстают, и я ничего не могу с ними поделать! — говорил один.— А мои совсем не ходят! — говорил другой.— Если правда, что ваше здоровье влияет на ваши часы, — говорило большинство недовольных, — то постарайтесь скорее выздороветь!Старик с растерянным видом качал головой и грустно отвечал:— Подождите теплого времени, друзья мои! Надо, чтобы вернулось солнце, пролило жизнь в усталое тело.— Благодарю покорно! Неужели ваши часы будут больны каждую зиму! — вскричал самый вспыльчивый посетитель. — Не забывайте, что ваше имя красуется на всех циферблатах, и оно, черт возьми, не приносит вам теперь много чести!Старик, вконец пристыженный упреками, стал возвращать деньги за некоторые испорченные часы. Когда эта новость облетела город, целые толпы направились к дому мэтра Захариуса, раздавшего скоро все свое состояние; но зато честь его была спасена. Жеранда вполне сочувствовала отцу, не печалясь нисколько, что была разорена. Вскоре Оберу пришлось предложить старику свои сбережения.— Что будет с моей дочерью? — вздыхал иногда старый часовщик, охваченный вдруг отеческой любовью.Обер не решался ему сказать, что он верил в свои силы и что преданность его Жеранде безгранична, узнав о том, мэтр Захариус назвал бы его своим зятем и тем опроверг бы недавно им слышанные слова:«Жеранда не будет женою Обера».Тем не менее, продолжая поступать таким образом, старик окончательно разорился. Вскоре старинные вазы перешли в чужие руки; великолепные ореховые панно, украшавшие стены, последовали за ними; несколько редких картин фламандской школы перестали услаждать взор Жеранды, и, наконец, все, даже до последнего дорогого инструмента, созданного его гением, пошло на удовлетворение требований недовольных покупателей.Только Схоластика не могла примириться с новыми обстоятельствами; но, несмотря на все ее усилия, ей не удавалось удержать навязчивых посетителей, продолжавших уносить из дома разные дорогие предметы, отдаваемые мэтром Захариусом. Тогда болтовне ее уже не было удержу, и она старалась всеми силами опровергнуть слухи о колдовстве своего хозяина. Сама же она, вполне убежденная в их правдивости, шептала бесконечные молитвы.Все отлично заметили, что старый часовщик уже давно забросил религию. Прежде он всегда сопровождал свою дочь в церковь, находя, по-видимому, в молитве духовное наслаждение.Это отчуждение от благочестивых обязанностей в соединении со странностями его жизни навлекло на него еще более серьезные обвинения в колдовстве. Поэтому Жеранда, задавшаяся целью возвратить отца Богу и людям, решила прибегнуть к религии. Она надеялась, что благодаря ей его измученная душа обретет покой; но догматы веры и покорности натолкнулись бы в душе мэтра Захариуса на непреодолимую гордость, гордость науки, приписывающей себе могущество, игнорируя источник, давший начало всему в мире.Когда Жеранда заговорила об этом с отцом, то влияние ее оказалось настолько сильным, что мастер тотчас же согласился пойти с ней в воскресенье в собор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11