А кто ж, батюшка мой, любит того, кто его умней. А поскольку знаменитость под пером собеседника предстает умной в меру разумения этого самого собеседника, то в «Огоньке» в беседе с Виком Ерофеевым в рубрике «Поверх барьеров» Довлатов предстал умным, а также честным и невеселым.
- Я свое место знаю, - сказал усталый и битый Довлатов. - Я - эмигрантский русский писатель в Америке; не из первых; но и не из последних. Где-то посередине. Есть высший класс в литературе - это сочинительство: создание новых, собственных миров и героев. И есть еще класс как бы попроще, пониже сортом - описательство, рассказывание - того, что было в жизни. Вот писателем в первом смысле я никогда не был - я бы назвал себя рассказывателем.
Это было сказано с достоинством и скромно. Слава уже пришла.
Я ожидал услышать (прочесть) иной ответ. И впервые ощутил к нему нотку печальной любви. Я был тогда стопроцентно согласен с такой самооценкой. А сейчас согласен чуть больше - в сторону увеличения. Мне это понравилось до чрезвычайности.
Я хранил эту любовь года два. Особенно она увеличилась, когда Довлатов уже ушел… Пока однажды зимой не позвонил из Ленинграда приятель с радостной новостью:
- Здорово. Как живешь?
- Ага. Сегодня я тоже подстригал мои розы.
- Тут, значит, выходит у нас такая многотиражка, «Петербургский литератор».
- Слыхал. Так что?
- Вот тут у меня последний номер… Не видел?
- Откуда.
- Весь посвящен Довлатову. Разные там его письма, воспоминания о нем и прочая муть.
- Ну.
- Про тебя тут тоже есть.
- Забавно. Польщен. В связи с чем, собственно?
- Хочешь послушать? Сейчас… Вот:
«Что делается с сов. литературой? У нас тут прогремел некий М. Веллер из Таллинна, бывший ленинградец. Я купил его книгу, начал читать и на первых трех страницах обнаружил: „Он пах духами" (вместо „пахнул"), „продляет" (вместо „продлевает"), „Трубка, коя в лавке стоит 30 рублей, и так далее" (вместо „коия", а еще лучше - „которая"), „снизошел со своего Олимпа" (вместо „снизошел до"). Что это значит? Куда ты смотришь?..
= Ваш С. Довлатов».
- Что скажешь? - спросил приятель.
- Экая скотина был покойник, - сказал я.
- Письма к Арьеву.
- Лучше бы он купил себе словарь.
- А зачем? Так интереснее. Да послушай соседний абзац: «Посылаю тебе две копии - во-первых, из хвастовства, а во-вторых (я как-то отвлекся и ушел в сторону) - как материал для твоей обо мне заметки, коя меня заранее радует…» Вот тебе твоя коя трубка и его коя заметка. Вы вообще знакомы были? Ты ему что, чем-то насолил?
К тому времени господин Мольер имел полную возможность убедиться, что слава выглядит совсем не так, как ее обычно себе представляют, а выражается преимущественно в безудержной ругани на всех углах.
- Насолил…- сказал я, скрывая огорчение.- Первым напечатал в «Радуге».
- А. Так тогда понятно, что ж ты хочешь. Ни одно доброе дело не бывает безнаказанным. Про «Радугу» тут тоже есть… в соседнем письме:
«У меня есть ощущение, и даже уверенность, что в СССР скоро начнут печатать эмигрантов… - так, - Я ждал 25 лет, готов ждать еще…- Вот: - Но если да, то возникают (уже возникли, например, в таллиннской „Радуге") проблемы». Что за проблемы-то?
- Правописание слова «гондон», - сказал я. - Интересно, там даты нет на письме?
- Про «Радугу» - 2-е декабря 88-го года.
- Ощущение и уверенность у него возникли после моего звонка, что мы его в первом номере печатаем.
- Информация - основа интуиции.
- А про трубку?
- Минутку… 13-е мая 89-го.
- Покупатель. Книгу он купил. Библиофил. Эту книгу я ему сам послал.
- Поздравляю, - сказал приятель. - На хрена?
- Да вместе с журналами, где были его рассказы.
- А вот меньше надо выпендриваться и раздаривать свои книги. Он ведь хотел получить напечатанными свои рассказы, а вовсе не твои.
Подобный неожиданный привет из другого измерения может на полчаса подорвать веру в людей, если у кого есть вера в людей. Я вытащил с полки «Не только Бродского»
и прочитал: «Михаилу Веллеру с уважением и благодарностью. С.Довлатов. 2/5/89. Нью-Йорк».
Летом в Ленинграде я позвонил Арьеву. Мы не были знакомы. Таким образом, нас познакомил Довлатов. Не могу сказать, с какой целью я звонил. Тем более этого понять не мог Арьев.
- Вы хотите напечатать опровержение? - спросил он. У меня все-таки хватило ума ответить:
- Упаси меня Боже дискутировать с умершим. Просто я вижу сомнительную ему услугу в публикации этого письма.
- Понимаете, у него иногда было довольно своеобразное чувство юмора, - объяснил Арьев мягко. - Здесь содержится такая некая ирония.
- Я попытаюсь понять, - пообещал я. Ирония - оно конешно.
Арьев оказался приятным и скромным человеком и наблюдательным критиком. Из одной его статьи я узнал, что в сочинениях Довлатова все слова во фразе обязательно начинаются с разных букв. И никогда еще ни один литературовед не делал замечания более верного. Можете проверить. Я не знаю, какой смысл в этой особенности, но за ней, видимо, таится большая скрытая работа, являя посвященному за внешней простотой свидетельство настоящего искусства. Правда, все фразы очень короткие.
Если обратиться к литературным аналогиям, это более всего напоминает искусство лейтенанта Шайскопфа из «Уловки-22». Огромной и скрытой работой он добился от кадет своей роты церемониального шага с руками, неподвижно прижатыми к бокам. И когда на параде изумленное невиданным зрелищем командование вопросительно воззрилось на Шайскопфа, он звенящим от торжества голосом известил:
- Смотрите, полковник! Они не машут руками! Продолжение этой истории одной лошади было вполне в духе довлатовских произведений. Годом спустя я обсуждал с художником оформление книжки «Легенды Невского проспекта».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29