Я готов все простить. После того, как я ушел от тебя, я узнал о твоей проказе, узнал также и о том, где ты забыл свой плащ. Я не замедлил принять меры там, где следует, и приостановить широко распространившийся о тебе слух. Самым срочным делом было задобрить г-на пастора Латура, родственника твоей невесты, что мне полностью удалось. Ничто не потеряно. Ну, а что касается девицы, которую ты скомпрометировал, то о ней не стоит говорить. Разумеется, ее надо вознаградить, и этот расход я беру на себя. Только смотри: никаких колебаний и отсрочек. Завтра надо все закончить и таким образом (поверь, не пожалеешь) ты вернешь себе наследство и дружбу твоего любящего крестного отца».
Письмо это привело меня в ярость; я разразился гневными словами, обвиняя в бессердечии и безнравственности этого человека, который своим цинизмом осквернил все, что для меня было чисто и свято. Взявшись за перо, я тотчас написал ответ, полный такого глубокого презрения, что перечитав его через несколько минут, сам понял, что перехватил через край. Я разорвал свое послание, написал другое, затем – третье, пока, успокоившись, не пришел к выводу, что моя судьба, которая решится завтра, будет самым внушительным ответом на оскорбительное письмо крестного. Итак я почел за лучшее не удостоить его ответом и удовлетворил свое желание мести тем, что снова погрузился в сладкие грезы.
Около трех часов утра я лег в постель. Я надеялся, что недолгий сон сократит время нестерпимого ожидания дня. Но едва я сомкнул на несколько минут глаза, как первые лучи солнца проскользнули в мою комнату, и я поднялся, чтобы одеться и снова предаться все возрастающей муке ожидания. Глядя на часовую стрелку, я подсчитал, сколько времени понадобится г-ну Латуру, чтобы встать, собраться в путь, пойти и наконец явиться к дамам. Тут я принялся на множество ладов сочинять речь, которую он произнесет, смотря по обстоятельствам, месту и настроению, в каком он застанет своих приятельниц. Призвав на помощь всю силу моего воображения, возбужденного любовью и мечтами, я придавал их словам тот смысл, который был мне больше всего по душе. Наконец ожидание сделалось для меня невыносимо и я решил пойти навстречу г-ну Латуру, чтобы поскорее узнать, какой ответ он несет.
Добрый пастор накануне приютил Адель и ее мать в своем загородном доме, находившемся в одной миле от города. Туда-то я и направился декабрьским утром, события которого никогда не изгладятся из моей памяти. Погода была тихая, но дорога – прескверная. Тусклое солнце освещало серебристыми лучами обнаженные поля и деревья с облетевшей листвой; сквозь прозрачный туман смутно белел снег на горах. Но мое сердце согревало своим огнем эту застывшую природу; я упивался мечтами о будущем блаженстве, и мне казалось, что любовь и счастье изливают свои дары даже на самые убогие хижины, разбросанные по лугам, тянувшимся по обеим сторонам дороги. Я присел на землю в ожидании пастора, и помню, долго смотрел на лачугу, почти скрывшуюся за ветвями молодых вязов, из-за которых поднимался к небу легкий дымок. Я представил себе, что волею судьбы я поселился под этой смиренной соломенной крышей, привел сюда свою подругу, и вот теперь здесь протекают мои дни. Незаметно мои мечты придали живое очарование голым веткам деревьев, и, позабыв на время свое нетерпение, я погрузился в мысли об этом деревенском жилище. Мечты таят в себе порой как бы предчувствие будущего. Несколько лет спустя, вблизи тех мест, и в подобном убежище мечты мои осуществились.
Вдруг в конце дороги показалась повозка. Я вскочил и побежал ей навстречу, но еще издали увидел, что в ней никого нет и хотел пройти мимо. Однако возница, придержав лошадь, спросил, не за мной ли послал г-н пастор Латур… В одно мгновение я очутился в повозке, и она быстро повернула обратно. Тотчас же замешательство и робость, сменившие мое нетерпение, до такой степени лишили меня присутствия духа, что я готов был отдать все на свете, лишь бы повозка не мчала меня с такой быстротой.
Скоро я увидел стоявший на холме дом. К нему вела крутая дорога, обсаженная старыми ореховыми деревьями. Сердце мое сильно билось, и я стал искать глазами, нет ли кого-нибудь поблизости. Но кругом царило глубокое молчание, и лишь открытые ставни в нижнем этаже указывали на то, что дом обитаем. Между тем мы поднялись по холму, и ограда, приблизившись, заслонила от меня дом… Я уже видел ворота; лай собаки смешался со стуком колес, покативших по мощеному двору. Повозка остановилась, и снова все стихло.
Когда я вышел из повозки, передо мной появился г-н Латур. Он вел под руку даму лет пятидесяти. Она была одета просто и со вкусом; несмотря на волнение, выражавшееся в благородных чертах ее лица, ее проницательный и мягкий взгляд, устремленный на меня, усилил мою робость и в то же время покорил мое сердце.
В первую минуту я не знал, что ей сказать, она тоже молчала. Тогда добрый пастор обратился ко мне со словами: «Друг мой, я передал ваше предложение г-же Сенар, она, видимо, оценила его; мне кажется, я сделал все, что мог, остальное зависит от вас, или вернее – от ваших достоинств, которые сами за себя скажут лучше, чем я.
– Мы познакомились с вами, – молвила дама взволнованным голосом, – довольно странным образом… но слова г-на Латура всесильны надо мной и внушили мне уважение к вам. Я не могу отклонить предложение, которое он поддерживает… Моя дочь ничего еще не знает, но я не вижу причины скрывать от нее… в ваших прекрасных качествах я уверена, а остальное я предоставляю свободному выбору моей дочери… прошу вас, войдите!»
Смущение мое было так велико, что я не решился ей ответить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17