По религии или по традициям положено проводить его под крышей?.. Чернов не стал интересоваться деталями, поскольку наметил себе для начала выстроить общую картинку мира, в который попал. А подробности сами собой прояснятся.
Они перешли площадь, нырнули в одну из улочек, вытекающих из неё, и третьим домом на ней оказался дом Кармеля. Он ничем не выделялся, несмотря на явно высокое положение хозяина в здешней иерархии: два этажа, плоская крыша, маленькие окошки.
– Я не потревожу твоих близких? – поинтересовался Чернов.
– Я один. – Кармель был лаконичен.
Он не повёл Чернова в дом, а завернул за него, и они попали в крохотный дворик-пятачок, где – вот радость-то! – одиноко торчало дерево, тоже похожее на кипарис, вполне густое и зелёное, под ним стояла скамья, а на ней – глиняный кувшин и глиняная миска. В метре от скамьи, обнесённый прямоугольными камнями, находился колодец или, вернее, водоём, поскольку вода в нём едва не переливалась через каменную ограду.
– Вода не очень холодная, – предупредил Кармель. – Она бежит с гор по открытому водоводу и согревается. И главное – она чистая. Тебе полить?
– Я сам, – отказался от помощи Чернов.
– Я принесу тебе чистую одежду. Мы одного роста, моя тебе подойдёт.
Чернов мылся с наслаждением, не жалел воды, хотя она, по его ощущениям, была всё же слишком холодной. Но спасибо за то, что есть и что её много. А вместо мыла Чернов обнаружил кусочек чего-то мягкого, как пластилин, и хорошо мылящегося – это он экспериментальным путём установить не побоялся. Однако голову мылить местным пластилином не рискнул: так облил, рыча от холода, уместного, впрочем, в здешнем пекле. Кроссовки тоже помыл, потёр попавшим под руку камешком: красный цвет совсем не ушёл, но всё ж побелее стали.
Из дома во двор вела махонькая дверца, из которой и вышел, согнувшись, хозяин, неся белые штаны и длинную рубаху. Облачившись в местные одежды, Чернов стал портретно похож на своего двойника, написанного для Храма давно почившим Элевом из рода Красителей. Или копиистом – современником Чернова. Плюс кроссовки, которых на московской картине Чернова не имелось: там Бегун мчался по красной земле босиком, что было бы непросто в действительности: камней много. А в чём он бежал на доске в Храме, Чернов не разглядел.
– Так хорошо, – одобрил Кармель новый внешний вид Чернова. Или – старый, коль на картине и на доске исторический Бегун выглядел именно таким, а не праздным любителем джоггинга в рибоковских шмотках. – Пойдём в дом, Бегун. Там прохладно и удобно говорить. А говорить тебе хочется, ведь я прав, Бегун?
Он был прав, говорить хотелось. И что приятно, говорить оказалось нетрудно, правда, пока – с точки зрения лингвиста: великий талант Чернова с ходу врубаться в языковую среду опять не подвёл. К тому ж среда уж больно знакомая… А вот трудно ли беседовать с точки зрения Бегуна, до сей поры не ведающего, что он – Бегун, Чернов пока не понимал.
Предстояло понять.
Глава третья
ЛЕГЕНДА
Потолок висел над Черновым – руку протяни и коснёшься. Он не стал экспериментировать попусту, подвинул к столу низкий трёхногий табурет и сел, уложив руки на грубо сколоченную столешницу, хранящую многочисленные следы вина, жира, масла, раздавленных ягод – того, что надо уже не мыть, а соскребать.
– В доме нет женщины, – вроде бы извиняющимся тоном сказал Кармель, заметив взгляд Чернова и верно истолковав его. – Хранителю не положено…
– Что не положено? – не понял Чернов.
– Иметь женщину. Мы даём обет верности Сущему и не вправе нарушить его даже в помыслах.
Врёт, машинально, без эмоций подумал Чернов. Здоровый нестарый мужик, да ещё и начальник какой-никакой из местных: ну где та баба, что устоит? Они тут – бабы имеются ввиду – молчаливые и, похоже, безропотные. Низший класс. Из ребра выточенные. Взять хотя бы ту же Мирьям с площади, что должна постирать Чернову костюмчик…
– Нет, правда, Бегун, я не лгу, я не имею права лгать – ни Сущему, ни человеку, ни даже женщинам, когда они просят совета, – быстро проговорил Кармель-Хранитель.
Он что, мысли читает, напрягся Чернов, или у меня на роже всё написано? Не должно бы: внешние эмоции – не мой стиль. Жена спрашивала: у тебя, Чернов, покер-фэйс, что ж ты картами крутые бабки не зарабатываешь? Он отшучивался: мол, доверчив к другим покер-фэйсам, а это противопоказано картам. Но не водке, сварливо завершала диалог жена.
И вправду хотелось выпить. И под ложечкой (под какой? чайной или столовой? что за бредовый термин!) сосало. Во-первых, потому что после утреннего, хилого завтрака пролетело бог знает сколько времени, а во-вторых, всё случившееся с Черновым требовало испытанного допинга: снять напряг. Он, конечно, весь из себя железный, Чернов-стайер, но возраст и жизненные трудности подтачивают даже железо, самое разжелезное, вот и душевная ржавчина появляется, как реакция на неадекватные события. А события не просто неадекватны (чему? всему!), они немыслимы!
– У меня есть вино, мясо и зелень, – сказал Кармель.
И Чернов не выдержал:
– Ты что, Хранитель, умеешь читать чужие мысли?
– Читать? – не понял Кармель. – Нет, Бегун, я не понимаю, как можно прочесть мысль. Она же не начертана на листе пергамента или на доске… Я просто знаю людей, мне дано это Знание. Я знаю, например, что ты устал, удивлён, а ещё, прости меня, испуган, ты хочешь есть и сверх того – заглушить удивление и страх добротным крепким напитком.
– Кто дал тебе это Знание?
– Как кто? – удивился Кармель. – Сущий, конечно, кто ж ещё. Он даёт садоводу умение растить плоды, виноделу – готовить вкусное вино, резнику – разделывать туши, женщине – рожать детей… Я – Хранитель, Бегун, и отец мой был Хранителем, и дед, и прадед, и прапрапрадед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132