И вовсе не потому, что отлично изучил классику и помнил, с чем осталась вздорная старушенция, испытывавшая терпение золотой рыбки. При чем здесь классика? Дан любил эту женщину и мучительно не хотел, чтобы она была волшебницей.
Почему же, когда он провожал ее до разлучной троллейбусной остановки, когда шли они бульваром, старательно обходя лужи на гравии, шли, прижавшись друг к другу под черной японской крышей на двоих, почему он рассказал ей о тех нескольких страничках, что четыре месяца назад отнес в репертуарный отдел главка?
Сколько он вынашивал их, прежде чем отпечатать на расхлябанной машинке, одолженной в бухгалтерии студии? Год? Два? А может, он уже представлял себе их содержимое, когда только-только клеил свой первый номер в училище, когда маленькая некрасивая женщина, знаменитая в прошлом артистка, его педагог, фанатично влюбленная в летающие булавы, кольца и мячи, говорила ему: «У тебя, Дан, прекрасная голова, ты умеешь думать, но – ах, если бы ты не ленился!..»
Даже Тилю он ничего не сказал об этих нескольких страницах.
А Оля слушала его и молчала, она умела слушать не перебивая, не задавая лишних вопросов, просто слушать – великое качество, почти утерянное людьми в наш торопливый век. Дан рассказывал ей об аттракционе, о пестром и темповом зрелище, где будут участвовать десять жонглеров, работающих соло и все вместе – синхронно, с танцами, с акробатикой, об аттракционе, где можно показать долгую историю жанра, давным-давно начатого бродячими комедиантами и доведенного до совершенства такими асами, как друг Коля. И лошади будут там, и моноциклы, и проволока над манежем, и трапеция под куполом, потому что кидать всякую всячину можно везде, главное – хорошо кидать.
Дан мечтал прийти в училище, отобрать молодых парней и девчонок, умеющих и любящих «кидать всякую всячину», попросить ту женщину помочь ему и им. А может, – вот было бы здорово! – и Коля станет работать с ними, и тогда они никогда уже не расстанутся, чудесная жизнь начнется!
Все написал Дан на тех страницах, ничего не упустил. Как сумел, так и написал. За эти четыре месяца сто раз был в главке, а спросить о судьбе своей идеи стеснялся, считал: если понравилась, сами бы ему о том сообщили. А видно, не понравилась идея или не поверили граждане начальники, что какой-то средний жонглер с ней справится. Вот если бы Коля на себя инициативу взял – дело другое, Коля – имя надежное, гарантия качества. А ведь не его это мысль, не Колина, – Дан ее выносил, кому, как не ему, воплощать…
Сказал, чуть не крикнул:
– Ты понимаешь меня, Оля?!
И она ответила ровным, пожалуй, слишком ровным голосом – тогда и ледок в нем Дану привиделся:
– Я понимаю, Дан, очень хорошо понимаю. Неясно одно: почему ты думаешь, что другие глупее нас с тобой? Ты был в главке? Интересовался? Нет? Так пойди завтра и поинтересуйся. Уверена: все будет в порядке.
И черт дернул его спросить не без надежды на определенные обстоятельства:
– Точно уверена?
И услышал в ответ то, что хотел, что страшился услышать:
– Точно уверена!
Наутро проклинал себя, репетировал как во сне, однако не сыпал, взялся за кольца – преотлично пошли, кидал пять колец в зверском темпе – и без завалов. Под конец решился на личный рекорд: выкинул десять колец и все словил. Тут не надо путать два глагола – «выкидывать» и «кидать», разные в жонглерском деле понятия, хотя и с одним корнем. Кидать – жонглировать постоянно, подбрасывать и ловить, подбрасывать и ловить – три, четыре, пять, даже шесть предметов. Но есть предел ловкости рук, предел человеческой реакции: девять, десять, одиннадцать предметов можно лишь выкинуть: единожды подбросить и все успеть поймать, тут тоже отчаянная ловкость нужна, быстрота, цепкость – далеко не всякий на это способен. Тиль сказал:
– Ты сегодня какой-то нездешний, Данчик. У тебя неприятности?
– С чего ты взял? – получилось грубовато, но Тиль не стал вдаваться в подробности.
– Твое дело, молчи. Оно и хорошо: автоматизм появился, добротное качество для мастера…
Первый раз мастером назвал, а Дан даже не обрадовался, о другом думал: идти или не идти?
Когда стоял под душем, решил окончательно: пойдет. Дальше играть в стеснение не имело смысла.
Приехал в главк – и сразу в репертуарный отдел. А там его встретили чуть ли не с объятиями: наконец-то появился, долгожданный ты наш!
Оказывается, его заявку вчера рассматривала режиссерская коллегия главка, кое-кто был против, говорил, что сам Дан аттракциона не вытянет, что идея богатая, перспективная, но Надо бы ее – пусть Дан не обижается – кому-нибудь из более сильных жонглеров передать. И Колину фамилию называли. Но тут выступил Тиль и сказал, что передавать аттракцион никому не следует, что Дан отлично с ним справится, – надо видеть, как он в последнее время кидает, не зрелище – одно удовольствие! – что Коля – человек умный, творческий и сам не откажется присоединиться к аттракциону, тем более что они с Даном друзья – не разлей вода. И что он, Тиль, рад будет, если главк назначит его режиссером в аттракцион, ибо нет ничего приятнее, чем работать с мастерами своего дела. Так и сказал: с мастерами, имея в виду его и Колю. И об училище шла речь, о том, чтобы выпускников задействовать. Тоже поддержали. В общем – полный успех, фанфары и литавры.
Сказали: в срочном порядке пишите сценарий, его быстренько утвердят, и с будущего года – как смету составят – начнете собирать людей, репетировать, заказывать костюмы и оборудование.
Тут бы Дану «в срочном порядке» нестись за письменный стол, мысли в слова облекать, брать напрокат пишущую машинку, а он, равнодушный, только и сумел, что поблагодарить за внимание, пообещал серьезно подумать над сценарием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21