Главное – я дозвонилась. Ведь так?
– Так, – подтвердил Дан, старательно убеждая себя, что подтверждает он «главное» тоже ради вежливости, убеждая, но все же не очень веря своим убеждениям. Если честно, он тоже считал, что это главное. – Вы сегодня свободны?
– Конечно.
– Пойдем в гости?
– Пойдем, обязательно пойдем. Но к кому?
– К моим приятелям. Помните, когда мы впервые познакомились, я от них возвращался?
– К Валерию Васильевичу и его жене Инне?
– Нет, что за память!
– Я помню и знаю все, что касается вас.
Дан не стал комментировать самоуверенное заявление, спросил только:
– Когда и где мне вас встретить?
– Как обычно: в полседьмого на остановке у Самотеки…
Поговорили, попрощались, Дан на тахту с книгой улегся, полистал пожелтевшие страницы («С „ятями“, – как презрительно говорил Коля, не умевший читать дореволюционные издания, спотыкавшийся на каждой незнакомой.
– «мертвой» – букве), но не шла в голову «седая старина», монастырские и храмовые истории – Оля мешала.
Она помнит и знает все, что касается Дана. Каково, а? На первый взгляд пустая фраза, но за краткое время знакомства Дан почти поверил, что пустых фраз Оля не произносит. Хотя сейчас, про 09, – явно для проформы. Сказано, чтоб Дан-реалист успокоился, не приставал с глупостями. Но как она узнала номер? Позвонила на АТС? Или, может, она работает в Министерстве связи? Хорошее объяснение! Тогда она еще должна работать на полставки в Москниготорге, заниматься букинистической литературой. Иначе не объяснить ее провидение с книгой. Увидела она его коллекцию, предположила, что может его интересовать, позвонила туда-сюда, переправила «Седую старину» в Дом книги. Да, но старичок?.. Старичок, сдавший красный том, в схему не укладывался. А почему не укладывался? Он ее папа. Или дядя. Или сослуживец. Она попросила – он и снес книжечку в магазин. А то, что книжечка оказалась той самой, за которой Дан гонялся, – случайность.
Друг Коля как анекдот рассказал. Спорили священник и атеист. Атеист говорит: «Чудес не бывает». А священник ему: «Взойдешь ты, допустим, на колокольню, сиганешь вниз и целым останешься. Что, не чудо?» Атеист ему: «Не чудо – случайность». Батюшка горячится: «А ты еще раз взойдешь, вновь сиганешь – и обратно цел». – «Опять не чудо – совпадение». Священник к последнему аргументу прибегает: «Ты в третий раз с колокольни сиганешь – и ни синяка. Чудо?» – «Ну, гражданин поп, – атеист ему в ответ, – это уж точно не чудо. Это привычка».
В Дане сейчас атеист со священником спорили, никто друг друга переубедить не мог, хотя Дан склонялся к тому, что период случайности закончился, начались совпадения, прав атеист. Как бы все в итоге в привычку не переросло…
Надо будет тещу Марфу Петровну о том расспросить: что слышно насчет волшебства на белом свете – не перевелось ли? И ведь скажет, что не перевелось, ибо в Бога верует, в церковь ходит, службу отстаивает. Дан как-то едал у них куличи освященные – не тем ли батюшкой, что с атеистом спорил? – нормальные куличи, вкусные, рассыпчатые, ничем от обыкновенных, неосвященных, не отличимые…

6

Не спросил ни о чем Марфу Петровну – не пришлось. Увидела она, что Дан не один в дом пришел, захлопотала, забегала, наготовила всякой всячины – стол ломился. Суета была ничуть не меньшая, чем когда разлюбезный Коленька появляется, а может, и поболе суетились: Дан ни разу со своей девушкой не жаловал – событие мировой значимости, раскрытая тайна Бермудского треугольника, ну, может, не до конца раскрытая, а так – занавеску отодвинули, краешек тайны и выглянул.
Ели, пили, Оля волшебницей не притворялась, вела себя вполне реалистически, с Антоном говорила, над шутками Валерия Васильевича хохотала, с Инной о тряпках поговорила, а когда прощались, тещу Марфу Петровну в щечку чмокнула: спасибо, мол, вы – настоящая волшебница, так все вкусно было. Выходит, не боится конкуренции, терпит рядом с собой иных волшебниц, даже поощряет их легкими поцелуями. Или настолько уверена в своих силах, что не верит в конкурентов – за таковых не считает?
И снова был дождь, ожидание троллейбуса, только теперь они стояли под одним зонтом, под черным зонтиком Дана, тесно прижавшись друг к другу, потому что иначе – на приличном расстоянии – остаться сухим невозможно: льет не только с неба, но и с зонта.
Странное дело: храбрый человек Дан, нахальный ухажер, который ни за что не упустил бы счастливого момента «дождевого сближения», стоял и держал руки по швам, как школьник, впервые провожающий девушку. Что-то останавливало его от решительных действий, заставляло смущаться, двадцать пятым чувством ощущал, что не время сейчас руки распускать. Коля бы сказал: не обломится. А может, и «обломилось» бы, но не мог Дан справиться с непривычной скованностью – что с ним случилось? Да что там руки: он с Олей до сих пор на «ты» не перешел, на брудершафт не выпил, хотя нынче возможности были. Вон Валерий Васильевич через десять минут «тыкал» Ольге, и она ему тем же отвечала, а уж об Инне и говорить нечего.
Тесно было им под одним зонтом, тесно, странно и сладко. Будто не было ни дождя, ни мокрого Садового кольца, ни машин, ни людей – двое в целом мире: очень чужие и очень близкие друг другу люди…
А на Самотеке она его все-таки высадила. Сказала:
– Никаких провожании. Иначе поссоримся.
Одному под зонтиком – он его на сей раз в троллейбусе не оставил – было куда вольготнее. И куда тоскливее. Мокро жить на свете апрельской промозглой порой…
А ведь разговор у них в троллейбусе загадочным оказался, чтоб не сказать больше. Она спросила про его студийные успехи, а он, не любитель плакаться, человек скрытный, умеющий и любящий неудачи да болячки переживать в одиночестве, сочувствия не терпящий, он сильный мужик, вдруг да и начни жаловаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21