– Шлемы?
– Шлемы. Сигнал будет принят в любое время.

2. Рассказ Библа. Вслед за Алисой

Первым рассказывал Библ:
– Когда мы прошли уже второй зал, я не думал об эксперименте. Меня не волновали мечты магов и сиргов. Но, должно быть, одинаковая проходимость, загадочность открытых дверей в Неведомое натолкнули меня на одну мыслишку. Вернее, напомнили ее – впервые-то я подумал об этом лет десять – двенадцать назад.
Я еще не работал в Космической службе, читал лекции и писал книжки – ну чем обычно занимается преуспевающий молодой ученый. У меня тогда ни одного седого волоса не было, ни особенных тревог, ни огорчений, двенадцать часов работы и законная разболтанность в очередной уик-энд.
Было это летом, в июне или в июле, когда уже в пятницу вечером тянет куда-нибудь на берег моря или на озеришко. В одну из таких пятниц и позвонил мне Олег – Малыш его помнит, он еще тогда безвинтовыми вертолетами увлекался.
«Поехали к Роберту, – предложил он. – У него дом в Мещере. Не в заповеднике, а в поселке рядом. Езды – минуты, а удовольствия на три дня, в понедельник у тебя лекций нет. У Роберта все чин чином: стол и домишко – памятник древней деревянной архитектуры, куча новых картин для очередной выставки и никаких женщин, кроме хозяйки. На рыбалку съездим, позагораем, пульку распишем. Я, ты, он и Гофман из медслужбы».
– А что такое пулька? – спросил Алик.
– Была такая игра, – сказал Малыш. – Сейчас уже подзабыта. Помолчи.
– К Роберту мы добрались на вертолете за полчаса, – продолжал Библ. – «Памятник древней деревянной архитектуры» оказался обыкновенной русской избой-пятистенкой, одной из немногих уцелевших в поселке. Сутки пропадали на Черном озере в заповеднике, а к вечеру в воскресенье сели за пульку. Я, признаться, не любил этот способ убивать время, но не отказываться же от игры, если уже согласился.
Сидели мы в большой полупустой комнате, оклеенной ядовито-зелеными обоями. Роберт догадался прикрыть их, развесив где только можно свои полотна в духе снова вошедшего тогда в моду позднего импрессионизма. В углу стояли в беспорядке подрамники и свернутые в трубки холсты, а у окна прямо на обоях была намалевана узкая дверь «под дерево», красновато-коричневая, с аккуратными глазками сучков на филенках, даже с неровными потеками лака. Он, казалось, не успел еще высохнуть, чуть-чуть поблескивая, будто смола на сосне. Как обманчива иногда прихотливая игра света: моя рука нащупала только шероховатый слой масляной краски на гладкой поверхности зеленых обоев.
«Тоже на выставку? – иронически спросил я. – По разделу фресок и витражей?»
«Это не я, – равнодушно бросил Роберт. – От прежнего жильца осталось».
«Тоже художника?»
«Нет, ученого. Физик, кажется. В каком-то институте работал, а здесь отдыхал. По-своему, конечно: пополам с наукой. Здешние обыватели говорили: все дверь в антимир искал».
«Вот и нашел, – хохотнул Олег. – Всем хороша, только не открывается».
«Почему – не открывается? – Роберт говорил серьезно, только глаза посмеивались. – Один раз открылась».
«Когда?»
«Когда он решил взглянуть на свой антимир».
«И что же он увидел?»
«Не знаю. Он никому об этом не рассказывал».
«Болтовня».
«Возможно, – пожал плечами Роберт и добавил нехотя: – Он погиб в авиакатастрофе месяца три назад».
Помолчали. Сдали карты. Взглянул: мелочь. Пас, говорю, а из головы не выходит только что рассказанная история. Странный случай с ученым, открывшим и закрывшим окно в антимир. Анекдот, придуманный местным остряком или хитроумной хозяйкой дачи: ведь комната с тайной стоит дороже. Ну, а если хозяйка не соврала? Вдруг ученый действительно открыл эту нарисованную дверь? И как открыл? Ключом? Чепуха.
«Что с тобой?» – спросил Роберт.
«Подцепил ты меня этой дверью. Не соврал?»
«Хозяйкин вариант, – обиделся художник. – Хочешь – верь, хочешь – нет».
«А что она говорит?»
Роберт отложил карты и задумался, вспоминая.
«Жилец в тот день никуда не выходил, заперся с утра, разговаривал сам с собой, а потом затих. Хозяйка зовет обедать – он молчит. Ну, она своим ключом дверь открыла, а в комнате никого».
«Может быть, он в окно вылез?»
«Едва ли. Окна во двор выходят. Сразу бы заметили».
«Куда же он делся?» – спрашиваю.
Роберт только руками развел. Странная история, говорит. Хозяйка, оказывается, снова заглянула в комнату. А он перед ней собственной персоной. «Что с вами, хозяюшка, на вас лица нет!» А она ему: «Стыдно над старухой такие шутки шутить! Где это ты, милок, прятался?» Он улыбается. «Нигде, говорит, гулять ходил». – «Через окно?» – спрашивает хозяйка, а он уже хохочет. «Зачем? – говорит. – Через дверь». И на стену показывает, где дверь нарисована.
«Эта?» – спрашиваю я.
«Не совсем. Та побледнее была. Только по контуру прочерчена. Не то углем, не то чернилами. Я ее потом подновил, чтобы получше смотрелась».
Роберт замолчал. И непонятно было, шутил он или в самом деле верил в историю открывшейся двери в стене, за которой – все знали – шумел влажный от росы палисадник и тянулась в траве протоптанная дорожка, по которой прошли мы сами каких-нибудь полчаса назад.
Вот мне и вспомнился этот эпизод и моя назойливая мысль об уэллсовской калитке в стене, за которой зыбкая страна детства, смутный мир сказок и мифов, неподвластный трезвым ортодоксам и сухарям. И когда мы с вами, Кэп, проходили мимо этих стеклянных или не стеклянных ящиков, я вдруг решил для себя: рискну! Может быть, мне подарят сейчас этот вход в антимир и я смогу повторить опыт безвестного ученого из Мещеры. Я прыгнул в ящик – помню ваше обалделое лицо, Капитан, – вытянулся в воздухе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84