А
спирин Ц три раза в день, этазол Ц четыре раза, и питьё, питьё, питьё… Одно
странновато: температура не смертельная, а парень даже не аукнется. Спит,
как Илья Муромец на печи.
Ц Может, устал? Ц предположила мама, далёкая от медицины.
Ц Может, и устал. Да пусть спит. Сон, дорогая, Ц панацея от всех болезней.

В семь вечера позвонил Фокин, лучший друг.
Ц Заболел Алик, Ц сказала ему мать.
Ц Да он же днём здоровым, как бык, выглядел.
Ц И быки хворают.
Ц Надо же! Ц деланно изумился Фокин откровению о быках. Ц Тогда я зайду
, проведаю?
Ц Завтра, завтра. Сейчас он спит Ц царь-пушкой не разбудить. Вы что сегод
ня Ц камни ворочали?
Ц Это как посмотреть. По литературе Ц классное сочинение писали, по физ
о Ц «перекидной» способ прыжков в высоту. Что считать камнями…
Ц Как ты сочинение осилил?
Ц Трудно сказать… Ц Фокин не шибко любил составлять на бумаге слова во
фразы, предпочитал точные науки. Ц Время покажет… До завтра?
Ц До завтра.
Мать подошла к Алику, потрогала лоб: вроде не очень горячий. Поправила оде
яло, задёрнула оконную штору. Алик не просыпался. Он смотрел сны.

2

Первый сон был таков.
Будто бы Алик выходит из подъезда Ц эдак часиков в семь утра, когда во дво
ре никого: на работу или в школу Ц рановато, владельцы собак только-тольк
о готовятся вывести своих «братьев меньших» по большим и малым делам, а м
олодые дворники и дворничихи уже отмели своё, отполивали, разошлись по к
азённым квартирам Ц штудировать учебники для заочного обучения в инст
итутах и техникумах.
И вот выходит Алик в пустынный двор, идёт вдоль газона, мимо зелёного могу
чего стола для игры в домино, мимо школьного забора, мимо стоянки частных
автомобилей, выбирается на набережную Москвы-реки, топает по заросшим т
равой шпалам заброшенной железнодорожной ветки, которая когда-то вела к
карандашной фабричке, держась за пыльные кусты, спускается по откосу к в
оде.
Жара.
Он сбрасывает джинсы, сандалеты, стаскивает футболочку с красным гоночн
ой марки «феррари» на груди, остаётся в пёстрых сатиновых трусах, сшитых
мамой. Осторожно, по-курортному, пробует ногой воду, вздрагивает от внеза
пно пронзившего тело холода, обхватывает себя длинными тощими руками, вх
одит в реку, оскользаясь на зализанных волнами камнях.
Будто бы это Ц каждодневная, почти привычная «водная процедура». Так, по
крайней мере, диктует фабула сна. А сон Ц абсолютно реален, и, соответстве
нно, он Ц цветной, широкоформатный, стереоскопический, а эффект присутс
твия не вызывает и тени здорового научного сомнения.
Алик останавливается, когда вода доходит ему до пояса, до резиночки от тр
усов, которые цветным парусом вздулись на бёдрах, зачерпывает ладонями в
оду, смачивает себя под мышками. Потом по-поросячьи взвизгивает и ныряет
Ц только пятки мелькают в воздухе, выныривает, отфыркивается, вытирает
рукой лицо, плывёт подальше от берега Ц не по-собачьи, с шумом и брызгами,
а ровным кролем, безупречным стилем.
Напомним: во сне бывает и не такое, незачем удивляться и путать сон с жесто
кой действительностью…
Поплавав так минут десять, Алик возвращается к берегу и несколько раз ны
ряет, пытаясь достать пальцами дно. Это ему, естественно, удаётся, а в посл
едний раз он даже нащупывает что-то большое и тяжёлое, подхватывает это «
что-то», выбирается на белый свет, на солнышко. «Что-то» оказывается пуза
тым узкогорлым кувшином с тонкой ручкой, древним сосудом, заросшим тиной
, чёрной грязью, хрупкими речными ракушками. Алик скребёт грязь ногтем и в
идит позеленевшую от времени поверхность Ц то ли из меди-купрум, то ли из
золота-аурум, покрытую прихотливой чеканной вязью. Если быть честным, то
кувшин сильно смахивает на тот, что стоит у отца в кабинете, Ц из дагеста
нского аула Гицатль, где спокон веку живут прекрасные чеканщики и поэты.

Однако Алика сие сходство не смущает. Он твёрдой походкой рулит к берегу,
и в груди его что-то сладко сжимается, а в животе холодно и пусто Ц как в пр
едчувствии небывалого чуда. «Чувство чуда Ц седьмое чувство!» Ц сказал
поэт.
И чудо не медлит. Оно бурлит в псевдогицатлинском кувшине, который, как жи
вой, вздрагивает в чутких и ждущих руках Алика. Острым камнем он сбивает с
ургучную пробку и зачарованно смотрит на сизый дым, вырывающийся из горл
а, атомным грибом встающий над уроненным на песок кувшином. Дым этот клуб
ится, меняет очертания и цвет, а внутри его возникают некие занятные турб
улентности, которые постепенно приобретают строгие формы весьма пожил
ого гражданина в грязном тюрбане, в розовых Ц тоже грязных Ц шароварах,
в короткой, похожей на джинсовую, жилеточке на голом теле и в золотых шлёп
анцах без задников Ц явно из магазина «Армения» с улицы Горького.
Словом, всё, как положено в классике, Ц без навеянных современностью отк
лонений.
Гражданин некоторое время легкомысленно качается в воздухе над кувшин
ом, машет руками, разгоняя дым, потом вдруг тяжело плюхается на землю, задр
ав ноги в шлёпанцах. Остолбеневший Алик всё же отмечает машинально, что п
ятки гражданина Ц под стать тюрбану с шароварами: да-алеко не первой све
жести. Но Ц вежливый отрок! Ц он ждёт, пока гражданин отлежится на песке,
сядет, скрестив по-турецки ноги, огладит длинную седую бороду, откашляет
ся.



Тогда Алик без долгих вступлений спрашивает:
Ц Джинн?
Ц Так точно! Ц по-солдатски гаркает гражданин, на поверку оказавшийся
джинном из многотомных сказок «Тысячи и одной ночи».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43