А ведь мог сочинить еропланчик, мог, еще какие надежды подавал… – и всю эту пакостную тираду пакостным же фальцетиком и по-прежнему подпрыгивая на сиденье, пуская из-под сюртучка серые облака пыли, почему-то подмигивая одним левым глазом.
Истомину расхотелось с ним спорить. Престранный субъект в самом деле, да и не субъект вовсе, а скорее объект: объект приложения юношеских несчитанных сил. И ведь посмотришь теперь – изумишься: за что золотую медаль отвалили? Пародия какая-то, а не серьезная работа. Сквалыжная чепуховина, которая изо всех сил пыжится, мнит из себя невесть что плюс к тому же и претензии создателю предъявляет.
– Вот что, милейший, – надменно сказал Истомин, – я перед тобой бисер метать не стану, уволь: Я тебя породил, как говорится, я тебя…
– А вот и нет, – вроде бы обрадовался Безымянный, – меня убить нельзя, я бессмертный. – И он, отогнув ручонкой сюртучный лацкан, показал Истомину фиолетовую чернильную надпись «Хранить вечно!».
– Это за что же такая честь? – удивился Истомин, испытывая тем не менее некую подспудную гордость за дело своего ума и рук бывшей жены Анюты, которая, если честно признаться, в ту былинную пору ночей не спала, чертила бездарному в черчении мужу запутанные карандашные схемы на плотных листах ватмана.
– Гордость студенческого научного общества, – поделился секретом Безымянный. – Меня гостям показывают. Здесь, – он постучал кулаком по сюртучку, – скрыта мечта, не ограниченная рамками здравого смысла, способная на свободный полет, но в силу обстоятельств свободы лишенная. – Безымянный выражался высокопарно и витиевато.

А тем временем ходко бегущий «жигуленок» в почти свободном полете, присев на рессорах, чуть ли не прижавшись к нагретому асфальту картером, карданом и редуктором заднего моста, неуклонно приближался к границе Московской области, к владимирским владениям, к большой пограничной деревне с ласковым именем Верхние Дворики.
– Похоже, к границе приближаемся? – взволновался Безымянный. – А у меня и визы нет, и паспорт просрочен… Вот что, папуля, – деловито обратился он к Истомину, – мне дальше ехать не резон. Ты на меня поглядел, поумилялся, скупую слезу обронил – мавр может уходить. Вернусь восвояси, полка у меня уютная, теплая, мышей в архиве повывели, а ты кати себе. Миссия у тебя серьезная, истребительная, да тебе ж не привыкать: ты чужой крови не боишься.
– Чего ты несешь! Какой крови?
– Невинных агнцев.
– Это артисты-то цирковые – агнцы?
– А что такого? Обыкновенная гипербола, по-житейски – приписка. И что характерно, Истомин: вас, писателей, за гиперболы по головке гладят, а торговым работникам, к примеру, за них срок дают. С конфискацией. Парадокс, а?.. – И захихикал, забулькал, зашуршал листками, парадоксалист несчастный. И не хотел Истомин, а тоже засмеялся. Но строгости не утерял, распорядился:
– Пошел вон, дурак!
– Груб ты, Истомин, груб и не куртуазен. Не инженер ты душевный, а так – техник-смотритель. На кого орешь? На мечту свою орешь… Ну и хрен с тобой, я не обидчивый. Лежал на полке, не волновался, так нет – вызвал ты меня. Зачем, спрашивается, если гонишь?
– Я тебя вызвал?.. Ишь, размечтался!.. Сам явился, никто не звал.
– Сам бы я к тебе, предателю, ни в жисть не явился!.. Катись колбаской, Истомин, целуй фикус.
И с этими дурацкими словами Безымянный выпорхнул в открытое окно и полетел, мелко перебирая ножками в полосатых гетрах, замахал твердыми полами сюртучка и довольно быстро исчез в голубой дали, будто подобный способ передвижения был для него привычен и легок.
Впрочем, он же являл собой проект самолета, чему ж тогда удивляться…

А Истомин въехал в замечательный населенный пункт Верхние Дворики, подрулил к промтоварному магазину и заглушил двигатель. Надо было размяться, снять напряжение, малость расслабиться, а может, и купить кое-чего дефицитного, за чем в золотоглавой в очередях душатся, нервно оскорбляя друг друга, огульно обвиняя в преступном ношении очков и шляп.
Перед магазином сидела рыжая дворняга и охраняла чей-то велосипед популярной марки «Салют».
– Ты чья? – машинально, но ласково спросил Истомин, поскольку любил всякого рода живность, а особенно собак и кошек, не упускал случая мимоходом поприветствовать их.
И прошел бы он мимо, не дожидаясь ответа, но вдруг получил его – полный сердитой тоски:
– Чья, чья… Ничья, вот чья.
– Чего ж ты себе хозяина не найдешь? – поинтересовался Истомин, почему-то нимало не удивляясь странной способности к разговору, довольно редкой у представителей подмосковной фауны.
– Возьмешь – пойду, – логично предложила дворняга.
– Извини, не могу, – развел руками Истомин, – нет ни сил, ни времени. Зверь в доме – тот же член семьи, я считаю. Держать его для развлечения – это преступление, а по-серьезному – не готов. И никто у меня не готов. Сын – шалопай, спортсмен, двоечник. Жена круглые сутки на работе горит. А я человек творческий, у меня жизнь ненормированная, днем сплю, ночью пишу или в Сибирь укачу в командировку. Мне о тебе заботиться не с руки.
– Да мне много не надо. Вывел бы во двор раза два… Ну, сосиску какую-никакую кинул, хоть бы и сырую…
– Нет, старуха, не уговаривай, ничего не выйдет.
– Ладно, иди, – мрачно сказала дворняга. – И купи себе сетку для бритвы «Браун». Слыхала, дефицит…
– Да ну? – удивился Истомин. – Неужто завезли?.. Ну, ты меня обрадовала, старуха… – И поспешил в магазин, где и вправду продавались нечасто встречающиеся титановые сеточки для импортной электробритвы, невесть как попавшие в этот отдаленный сельмаг…

Вот вам забавные прихоти торговли:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21