Даже прокурор не требовал более десяти лет заключения. «Подсудимые Е. И. Колосков и А. Г. Закирян выселили семьи Соболевых и Гринько, захватили их квартиры и все принадлежавшее им имущество, – читал Саблин в обвинительной речи прокурора Михайлика, – произвели незаконный обыск в квартирах Миронова и Кривоносова, отправили на принудительные работы в Германию всех учительниц бывшей школы-семилетки № 24 на улице Свердлова, врачей родильного дома на улице Бебеля Смирнову, Пепельную и Карасик, переплетчицу Владычину, домашних хозяек Наживину, Орлову и Клименкову…» Список незаконных арестов, обысков и высылок, учиненных подсудимыми, в одной только речи прокурора насчитывал десятки фамилий, названных свидетелями обвинения.
Саблин скопировал также показания Лобуды, данные им следователю до своего бегства.
«– Имя?
– Павло Лобуда.
– Возраст?
– Родился в восемнадцатом.
– Образование?
– Ремесленное училище.
– Специальность?
– Слесарь.
– Почему пошли работать в полицию? Разве слесари в порту не требовались?
– Полицаем работать легче.
– И выгоднее?
– Это тоже учитывалось.
– На сигуранцу работали?
– Никак нет. В гражданской полиции.
– А в гестапо?
– Тем более.
– Не лжете?
– Найдите свидетелей.
– Мертвые ничего не скажут.
– Найдите живых.
– Найдем в документах гестапо.
– Говорят, их сожгли перед тем, как смыться из города.
– А откуда вам это известно?
– Слухами тюрьма полнится».
Далее рукой следователя старшего лейтенанта Руженко было написано:
«В найденных списках тайных и явных осведомителей гестапо имя Павло Лобуды не упоминается».

* * *

Тимчука Саблин нашел быстро: он действительно работал крановщиком в порту. Пушистые седые усы его ничуть не старили.
– Двухпудовой гирей помаленьку балуюсь, – похвастался он.
Разговаривали они в «Гамбринусе», пивном баре на Дерибасовской, названном так в память купринского. Тимчук, только что закончивший смену в порту, пригласил туда москвича:
– За кружкой пива и вспоминается лучше…
Саблин не возражал: жара в Одессе держалась адская.
– Гриднев сказал мне, что в дни оккупации вы были полицаем, – начал разговор Саблин.
– Був, – сказал Тимчук и тотчас же повторил по-русски: – Чего же скрывать: был. Но только в первые дни, пока не вывел в катакомбы Александра Романыча Гриднева. Там и остался, в боевой группе Седого.
– Меня вот что интересует, – продолжал Саблин. – Вы, конечно, и на процессе полицаев присутствовали?
– На каком? Их несколько было.
– Когда Колоскова и Закиряна судили.
– Пришлось. Свидетелем вызывали.
– Но я хочу вас спросить о том, которого на суде не было. О Лобуде.
– Был такой зверюга. Знаю. В другой фельдкомендатуре служил. Незнаком, но слыхивал.
– В частности, интересуюсь его работой в гестапо. В списках осведомителей его нет. Но ведь были и такие, которых гестапо использовало неофициально. Под кличками.
– Чего не знаю, того не знаю. Знал бы, сказал на суде… Так он при побеге двух из нашей охраны убил. Все одно – вышка.
– Кто убил – неизвестно. Может быть, их пристрелил его сообщник, тайком проникший в тюрьму, – вспомнил Саблин прочитанное судебное дело.
– Може, и тот постарался. Только без Лобуды не обошлось. Классно стрелял, говорят…

Глава шестая

К Марине Цветковой Корецкий проехал домой.
– Господи! – раздраженно воскликнула Марина. – И опять о карточке Максима?
– Опять, – послушно согласился Корецкий. – Что ж поделаешь, следствие.
– Так я же не убивала вашего конюха! И Максим не убивал. А вы подозреваете!
Корецкий выждал минуту и мягко, даже с виноватой улыбкой, вежливо пояснил:
– Мы пока никого не подозреваем, но хотим избавить от подозрения хороших людей. Мы ценим и уважаем товарища Каринцева как выдающегося ученого, но нас, честно говоря, интересует эта загадочная связь с ипподромом.
– Ничего загадочного, – отрезала Марина. – Я хожу на бега только потому, что меня приглашает Максим. А он – бывший конник-спортсмен, в детдоме воспитывался близ конефермы. К верховой езде приучен с детства. Вот и ходит на ипподром – больше смотреть, чем играть. Потому, может быть, знает и вашего конюха.
Корецкий выслушал и осторожно переменил тему, вернее, чуть-чуть сдвинул ее.
– У вас общая компания с Фрязиной и ее спутником?
– С Динни Хэмметом?
– Именно.
– Опасное знакомство?
– Нет, почему же? Пока неопасное, – подчеркнул Корецкий.
– Трудное у вас ведомство. Все-то вы подозреваете… А вы не смотрите, что он из американского посольства. Умный, интеллигентный и, по-моему, порядочный человек. И отнюдь не враг. Я Даже удивляюсь, зачем его держат в посольстве. Ему многое у нас нравится больше, чем в Америке, например газеты. Сдержанная разумная информация, а у них рекламная свистопляска с антисоветским душком. Так он говорит. Я не знаю американских газет, но мне нравится его критическая настроенность.
– И вы ему верите?
– А почему бы нет? Многие американцы настроены критически к порядкам в Штатах. И если он один из таких, то почему бы нам не дружить? Зойка, конечно, тряпичница, вцепилась в него намертво. «Березка» ей, видите ли, нужна, бар валютный, парфюмерия из Парижа. Ну а мне и Максиму Хэммет интересен просто как собеседник. Много знающий и многое видевший. Надеюсь, я рассеяла ваши подозрения?
– Допустим, что так, – подытожил встречу Корецкий.

* * *

В эту ночь Гридневу не спалось. Не принимал снотворного, чтобы не втягиваться, но не спалось. Не знал – почему. Работы много, но ее всегда много. Есть, конечно, и неразрешенные еще проблемы, но ни одна из них не должна бы укорачивать ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36