* * *

Саблин с утра поехал к себе на Петровку, 38. К Лиховцу он дошел не сразу. Помешали старые друзья-приятели, коллеги и сослуживцы: расспросы, приветствия, просьбы позвонить, приглашения.
– Почему пропал? – встретил его Лиховец. – Надо докладывать. Дело-то ведь и за нами числится.
– Сложное дело, товарищ майор, – опустил глаза Саблин. – Боком проходит по госбезопасности. Да и не я один им занимаюсь.
– А как работается с Александром Романовичем?
– С умным человеком и работать интересно, товарищ майор.
– Наслышан. Убийцу-то хоть нашли?
– Почти что, товарищ майор.
– «Почти что» не термин для прокураторы.
– В прокуратуру рано. Пока вот к вам пришел.
– Возвращаешься или докладываешь?
– Ни то, ни другое. Хочу узнать, кто у нас в курсе старых, довоенных дел?
– В архив иди. К твоему счастью, Кочергин еще не на пенсии.
Подполковник Кочергин помнил еще Шейнина. Помнил он не только старых криминалистов, но и их поднадзорных, помнил многие нашумевшие в прошлом «дела», громкие клички, уже исчезнувшие давние уголовные специальности. К нему и обратился, представившись, Саблин.
– Что вас интересует, товарищ капитан? – осведомился подполковник.
Саблин вкратце объяснил ему суть розыска, порученного ему в органах безопасности.
– Уголовник, может, и не крупный, потому что еще молодой, лет двадцати с небольшим, а может быть, и в «законе» с нажитой уже репутацией, потому что был отмечен одесским гестапо. Кличка «Юркий». Дана, возможно, в одесской тюрьме, где находился в заключении в начале войны, а быть может, и в других тюрьмах, ибо есть предположение, что одесская тюрьма далеко не первое его заключение. Есть и другое предположение, частично уже проверенное. В конце войны его забрасывает к нам гитлеровская разведка и для получения законного права жительства он под кличкой «Юркий» возвращается к своему уголовному прошлому, преднамеренно попадается на каком-нибудь незначительном преступлении, отбывает свой срок заключения в колонии и по выходе завязывает легально и надолго.
Так уточнил Саблин свое объяснение.
– Давно завязал? – спросил подполковник.
– Скажем, четверть века назад.
– Где?
– Предположительно в Москве или в Подмосковье. Но только предположительно.
– Крупных уголовников с такой кличкой я что-то не припоминаю. Но ваш случай, так сказать, уникальный и требует специального розыска. Думаю так, – Кочергин полузакрыл глаза, как бы пытаясь извлечь продолжение из своей многогранной памяти, – искать надо двумя путями. Или крупных уголовников, завязавших в конце пятидесятых годов в Москве или Подмосковье: если таких было несколько, он – в их числе. Или, допустим, другой путь: найти «крупнача» – а ваш ведь не из «мелочи» – под кличкой «Юркий», неожиданно появившегося в уголовном мире в конце войны или в первые послевоенные годы. Появиться он мог не только в Москве, но, возможно, и в Ленинграде или в другом крупном городе страны. Искать придется не только у нас, но и на Огарева, 6. Однако вы не беспокойтесь, я это сделаю. Давно у меня не было таких интересных заданий. Вы с кем связаны в органах?
– С полковником Гридневым.
– Вот так. Пусть он мне денька через два позвонит. Мне по этому розыску тоже звонить придется. И в Ленинград, и в Ростов, и Украину потревожить. Везде такие же памятливые старики есть.

* * *

Гриднев позвонил Кочергину через два дня. Кочергин доложил сразу же:
– Поручение органов безопасности, данное мне через находящегося в вашем распоряжении капитана милиции Саблина, выполнено, к сожалению, не полностью. Отсутствует фотодокументация. Излагаю. В пятьдесят первом году военкоматом города Верея Московской области был снят с учета демобилизованный из армии старшина Чернушин Н. В., кавалер медалей «За боевые заслуги» и «За оборону Одессы», тридцати четырех лет от роду. Вскоре, однако, личное дело Чернушина в военкомате было украдено вместе с двумя фотокарточками и, за отсутствием его в городе, не могло быть восстановлено. В пятьдесят втором году тот же Чернушин был задержан при попытке ограбления товарного вагона с медикаментами на станции Очаково Московско-Киевской железной дороги, был судим и приговорен к четырем годам заключения в исправительно-трудовой колонии обычного режима. Суд учел при этом участие подсудимого в Великой Отечественной войне и полученные им боевые награды. Однако у следствия были документы, позволявшие подозревать участие подсудимого в других преступлениях, в частности в ограблении брошенных квартир в Ленинграде в сорок восьмом году. Впрочем, суд не счел достаточными эти документы, и прокурор обвинения не поддержал. Н. В. Чернушин отбыл срок заключения в колонии, сокращенный ему до трех лет за хорошее поведение. По рекомендации же Управления уголовного розыска Московской области он был зачислен на штатную работу в райсовете города Руза, откуда через два года уволился, выехав в неизвестном направлении. У меня все, товарищ полковник.
– Простите, – остановил собеседника Гриднев, – а в судебном деле или в райсовете остались его фотокарточки?
Ответ Кочергина был столь же категоричен:
– Вынужден вас огорчить, товарищ полковник. Они аккуратно вырезаны и в той, и в другой документации. С чьей помощью – установить нельзя. Но кем и зачем – мы можем догадываться.
– Вы правы, товарищ подполковник, – подумав, ответил Гриднев. – У меня к вам только один вопрос: кем был зачислен в райсовет бывший подсудимый Чернушин?
– Бухгалтером.
– Кем? – закричал Гриднев. – Бухгалтером?
– Основы бухгалтерии, товарищ полковник, он изучил в колонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36