Владимир Васильев.
ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ.
(История под шум дождя.)
Песню "Таверна" написал Константин Фролов (Крым). Изменены только
собственное имя и топонимы.
Весна в тот год так и не наступила.
Поняли это гораздо позже, когда стаяли февральские заносы и схлынул
пронизывающий холод. Зима ушла, отступила за Стылые Горы, но ее место никто
не занял. Земля размокла, превратившись в полужидкое отвратительное месиво.
Даже сильные шандаларские кони с трудом выдергивали копыта из этой жуткой
трясины. А сверху сыпал и сыпал мелкий прохладный дождичек, иногда пополам
с мокрым снегом. Не то чтобы беспрерывно: примерно через день или через два
на третий. Изредка показывалось солнце ненадолго, на час-другой, если в
плотной облачной пелене случалась прореха. Сначала ждали, что это быстро
прекратится, установится ясная погода, потеплеет, подсохнет осточертевшая
всем грязища, а там, глядишь, поля зазеленеют, свалится из поднебесья
ажурная трель жаворонка...
Не дождались. Ни тепла, ни погоды, ни жаворонков. Тучи ползли низко
над Шандаларом, сыпал через день назойливый дождь, а весны все не было и не
было.
К исходу апреля люди заволновались: давно пора теплую одежду сбросить
и затолкать подальше. До зимы, до холодов. А тут...
Ночью по-прежнему замерзали мелкие ручьи. В тени старых елей
грязно-серыми пластами лежал пропитанный водой снег. Грачи, скворцы и
ласточки запаздывали.
Пришел май и ничего не изменилось. Дождь, слякоть, тучи, холод. Над
Шандаларом вставал призрак большого голода.
Весна забыла о нашем крае. Без нее не пришло и лето. Пора смены
сезонов канула в небытие. А нам предстояло научиться жить без времен года,
в час, когда зима уже ушла, а весна еще не явилась, и, скорее всего, так и
не явится. Предстояло привыкнуть к вечной грязи и влажности и отвыкнуть от
солнца.
Не думайте, что это было легко.
Гоба Уордер, настоятель. Приход
Зельги, летопись Вечной Реки,
год 6743-й
Сырая безлунная ночь вливалась в долину, как вливается в отпечаток
копыта на дороге мутная болотная жижа. Дождь моросил четвертый день кряду,
а солнце в последний раз являло свой пламенный лик Шандалару больше трех
месяцев назад. Месяцы жители озерного края отсчитывали по привычке: Луну
тоже удавалось увидеть всего раз-два за несколько недель. Виной всему тучи:
плотной завесой окутали они озерный край, словно вознамерились утопить его
нескончаемым дождем.
Мирон поплотней закутался в плащ. К сентябрю верховые лоси шалели
перед гоном и укротить их мало кому удавалось, поэтому месяц-другой путники
могли рассчитывать лишь на собственные ноги.
Путь Мирона лежал на юг, к заливу Бост, где в устье Санориса кое-как
влачил существование городишко-порт Зельга. По Шандаларским меркам город
был большим и богатым, но Мирон, повидавший на своем веку немало людных
столиц, иначе как дырой и глушью не мог его назвать. В Зельгу изредка
наведывались заморские купцы-южане. Шандалар торговал лишь плодами
мха-опоки. За долгие годы бессезонья опока, нечто среднее между злаком и
ягодой, приспособилась к чудовищной влажности, холоду и буйно разрослась по
всему Шандалару. Кое-где ее пытались культивировать и получали более
крупные, чем у дички, плоды. Живи в озерном крае побольше народу, может и
удалось бы сделать ее популярной на всем побережье. А так - брали купцы по
нескольку мешков и все. Ну, и, понятно, дичь, шкуры болотных выдр - то чем
Шандалар славился еще до бессезонья.
Мирон усмехнулся - вспомнил, как старик Копач сватал его к своей
внучке. Заживем, говорил, на хуторе, поле расширим - за векшиным болотом
хорошая земля есть. Его, Мирона - в землепашцы! Смех, да и только.
Громко зашлепал с дороги прямо через трясину болотный заяц. Со времен
Сезонов длинноухие сподобились отрастить себе плоские перепончатые лапы, ни
дать, ни взять - лягушачьи. Вот и скачут теперь по топям, словно горцы на
снегоступах. И не тонут, холера! Даже не проваливаются. Людям бы так.
Тогда бы Мирон потопал напрямик, через реку-Бусингу, и дальше -
берегом озера Скуомиш, к Маратону. Но - он не заяц, его удел - извилистая
мокрая тропа, которую по привычке зовут дорогой. И приведет она путника в
Зельгу еще ох как не скоро.
Вот и остров - поросший ивняком и ольхой бугорок в бескрайнем болоте.
Приятно вновь ощутить под ногами землю, хоть раскисшую, но землю, а не
коварную пористую мочалку над болотными ямами...
Мирон стряс с сапог налипшие комья глины и принялся устраиваться на
ночлег. Натянул закопченный матерчатый конус и развел огонь. Веселые желтые
язычки пламени заколыхались на куске огненного камня. Этот кусок грел
Мирона и делал вкусной его пищу уже семнадцатый день. Хорошо, что
существует такой камень: дров, пригодных для костра в промокшем насквозь
Шандаларе давно не осталось. Палатка служила Мирону лет восемь. Когда-то он
очень удачно выменял ее у одного пройдохи-торговца из Лакримы на два
родовых хоразанских ножа.
Путник скинул плащ, расстелив его у огня - немного, да подсохнет за
ночь. Нанизал на шампур походное мясо, скупо полил вином (неслыханная
роскошь, но сегодня он мог себе это позволить) и принялся готовить ужин.
Дождь шелестел снаружи, шептал свою двухсотлетнюю песню, в палатке же было
сухо и уютно, а скоро станет еще и тепло.
Скоро Мирон насытился, надул ложе и растянулся у огня. Вытер жирный
шампур пучком мха и сунул в заплечный мешок, брошенный в изголовье. Хотел
достать оттуда же Знак Воина - маленькую металлическую пластинку с
выгравированными тремя рунами, но поленился.
1 2 3 4 5 6