В одном из залов с потолка капала ледяная вода. Это было похоже на дождь. Только капли прозрачнее и чище. «Они как слезы», – сказала Эйле однажды. Эйле любила этот зал. Она часто сидела там одна и слушала, как звенят капли, падая в выдолбленные ими же круглые ямы в полу. Вода собиралась из ям в ручеек, почти тотчас же исчезавший в темной трещине.
Элгар изо дня в день неторопливо рассказывал людям все, что помнил о мире, каким он был до пришествия Улле.
О жарком солнце, густых лесах; о странах, где никогда не бывало морозов и снега, где в изобилии росли невиданные плоды, сочные и прекрасные на вкус. О чистой воде в каждом ручье. О разноцветных беззаботных птицах, умевших издавать сладкие звуки, которые в нынешнем мире и сравнить-то не с чем. О милых, беззлобных и чуть смешных людях, не умевших делать никаких орудий, кроме грубых кремневых ножей, не знавших чисел и обходившихся всего несколькими словами. Эти дикари, которыми Элгар явно восхищался, – еще бы, ведь в молодости он был одним из них! – достигая зрелости, проходили сложный обряд посвящения и становились Светлыми. Светлые же не охотились, не копали кореньев, не пили воды, не делали орудий и не жгли костров и даже не оставляли следов на земле, по которой ступали. Единственным делом Светлых было – слушать звезды, внимать Слову Имира и запоминать, запоминать… А их память понемногу сливалась, образуя чудо-звезду, Зерно Имира. И конечно, Светлые никогда не умирали. Если же кому-то из людей случалось умереть, не дожив до посвящения, его хоронили с плачем и с почестями на благоуханном цветочном ложе… А иногда, в особых случаях, – съедали, тоже с плачем, без злобы, с почетом и любовью. Это делалось для того, чтобы дух умершего не исчез бесследно, а продолжал жить, растворившись в живущих.
– Ну а цветочное-то ложе зачем? – спросил как-то Орми.
– Чтобы дух человеческий был так же красив в смерти, как и в жизни, – ответил Элгар и добавил: – Но ты, Орми, слушаешь меня вполуха и все время думаешь о нехорошем. Оставь эти мысли, прошу тебя.
Орми посмотрел на Элгара в упор и сказал:
– Так ты и будешь до скончания дней лезть людям в головы, подглядывать то, что не тебе предназначено, и заниматься нравоучениями? Рассказывай дальше, я слушаю.
А потом, когда Элгар кончил рассказывать и погрузился в оцепенение, заменявшее ему сон, Орми ушел в зал звенящих капель и встретился там с Эйле.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала девочка, не поворачивая головы. – Раз, два, три. Считай про себя. Четыре, пять, шесть. Считай! Ты хочешь, чтобы Элгар не видел твоих мыслей. Семь, восемь… Он не станет заглядывать в голову, набитую числами.
– У Слэка было двадцать пять зубов, – быстро забормотал Орми. – Четыре ему выбил Барг. Ты умница. Сколько осталось? Давай уйдем. Сколько же осталось? Было двадцать пять… Мне все надоело. Четыре долой. Я хочу в лес. Двадцать один. Там лето сейчас. Их отдали Улле. У того было двести. Сколько стало?
– Пойдем. Двести четыре. Я знаю, где второй выход. Надо выяснить, сколько шагов отсюда до второго выхода. Пойдем прямо сейчас.
– Сначала сосчитаем шаги до Энки. Он пошел спать в… первый коридор направо. Может, он захочет посчитать с нами вместе.
– С нами втроем, – сказала Эйле. Они двинулись к Энки. Энки храпел, завернувшись в шкуру.
– Мы уходим, – Орми потянул брата за ухо, подсчитывая в уме общее число ушей в пещере Светлого. – Идешь с нами?
Энки проснулся мгновенно, и по его лицу было видно, что ему не придется долго втолковывать, о чем речь. Однако ответил он не сразу.
– Похоже на то, что Элгар прав. – Энки говорил глухо, потупив взгляд. – Здесь мы хоть в безопасности. А стоит выйти – и все. Только зря погибнем. Нет, не пойду. И Аги, и Бату тоже – все мы нахлебались горя. А тут тихо. Сначала я не понимал, а теперь понял, что это такое. Покой. И некого бояться.
– Ну, так прощай, брат. Я не буду долго тебя просить – И, обращаясь к Эйле, Орми добавил: – Бежим, пока не хватились!
Уже убегая, Орми крикнул брату на прощание:
– Досчитай до ста, сделай милость. Нам бы только до выхода добраться… а наружу Элгар носа не высунет.
Вот и выход. Не тот, на скале, а другой, в глубокой расщелине у подножия снежной горы. Дверь была такая же, потайная – каменная, но на этот раз Орми видел ее не хуже своей спутницы. Миг – и они снаружи. Расщелину эту Орми знал – ему случалось ходить сюда за дровами.
Здесь было утро. Ночью, видно, прошел дождь. С только что распустившихся листочков ольхи-людоедки свисали мутные капли. Побеги чуть шевелились; тяжелые черные почки на концах ветвей, к счастью, не успели еще лопнуть. В них наливались соком туго скрученные отростки – жала, готовые впиться в любую теплую плоть.
Орми быстро провел Эйле через заросли, и они взобрались на покрытый лишайником плоский камень, от которого начинался крутой и скользкий подъем на северный склон ущелья.
Вдруг позади раздался треск. Медведь Элгара стремительно мчался к ним, круша сухие деревца и сдирая с камней мягкие моховые подушки.
– Лезь на скалу! – скомандовал Орми.
– Не надо – Эйле взяла его за руку – Он нас не тронет.
– Ну да! Несется прямо на нас! Лезь!
Но Эйле не двинулась с места, и у Орми не осталось времени на уговоры. Медведь был рядом. Орми обнажил меч и крикнул:
– Ну, чего ты хочешь? Мы не вернемся в подземелье! Смотри, мой коготь подлиннее твоих! Ступай прочь!
Зверь остановился у самого камня. Его нос почти касался ступней Орми. Медведь сел на задние лапы, заворчал и смешным жестом поманил людей к себе.
– Уходи, зверюга. Пусть Элгар не тревожится о нас. Мы сами выбрали свою судьбу. А у него еще остались слушатели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103