— Это точно, — согласился он. — Далековато для мальчишки с валлийской фермы.— Да и ты, между прочим, давненько не бывал в своей прерии.Он покачал головой:— Я все-таки сохранил корни. А ты их утратил.Проницательный человек мой кузен! Редкое сочетание наблюдательности и соломы в волосах. Он был прав! Я вытряхнул солому из своей шевелюры. Мы прекрасно ладили друг с другом.— Мне хотелось бы поговорить с кем-то, кто присутствовал на предыдущем разборе, — коротко сказал я.— А я думал, тебе хотелось бы поскорее забыть об этом, — отозвался он. — Что толку обмениваться грустными воспоминаниями.Я засмеялся, а в моем теперешнем состоянии это уже было кое-что!— Дело не в обмене обидами, — сказал я. — Просто мне хочется понять, насколько типично вчерашнее заседание для подобных разборов. Я говорю о формальной стороне процедуры. Другой вопрос, что все доказательства сфабрикованы.— Ах вот, значит, о чем ты бормотал на обратном пути вчера. Вот к чему относились те несколько фраз, что слегка разбавили твое молчание.— Именно, — сказал я. — Они не поверили ни единому нашему слову.— Так кто и что сфабриковал?— Я и сам бы хотел узнать ответ.Он протянул мне опустевший стакан, и я подлил еще виски.— Ты серьезно?— Вполне. Из пункта А — мое утверждение, что я ехал на победу, — мы прибываем в пункт в — убеждение стюардов, что я умышленно отдал скачку. По пути мне встречаются три-четыре маленькие птички, которые щебечут откровенную ложь.— В руинах что-то шевелится! — сказал Тони.— В руинах?— Да, в руинах, что остались от тебя.— А!— Тебе следует больше пить, — посоветовал Тони — Сделай над собой усилие. Начни прямо сейчас.— Я подумаю.— Подумай! — Тони встал с кресла. — Пора домой. Пора кормить маленьких птенчиков, раскрывших клювики в ожидании червячков.— Сегодня у вас на ленч червячки?— Бог его знает. Поппи сказала, чтобы ты приходил, если есть настроение.Я отрицательно покачал головой.— Тебе же надо питаться! — воскликнул Тони.— Надо.Тони изучающе посмотрел на меня.— Мне кажется, — наконец произнес он, — что ты выкарабкаешься. — Он поставил на стол пустой стакан. — Учти, если что, мы рядом. Накормим, напоим, пообщаемся. Позовем танцовщиц и все такое прочее.Я кивнул в знак благодарности, и он загрохотал вниз по лестнице. Тони ни словом не обмолвился о лошадях, скачках, а главное, о жокеях, которых ему придется использовать вместо меня. Он не сказал, что, оставаясь в этой квартире, я создаю для него определенные сложности.Я не знал, как поступить. Это был мой дом. Мой единственный дом. Обставленный, перестроенный, декорированный по моему плану. Мне здесь нравилось и страшно не хотелось никуда переезжать.Я зашел в спальню.Кровать двуспальная, но подушка одна.На комоде в серебряной рамке фотография Розалинды. Мы были женаты два года и собирались провести традиционный уик-энд с ее родителями. В субботу я скакал пять раз на ипподроме «Маркет Рейсен», и в конце скачек в комнату, где взвешивались жокеи, вошел полицейский и спокойно сообщил, что мой тесть ехал в машине в гости к друзьям, не рассчитал дистанции при обгоне на мокром шоссе и столкнулся со встречным грузовиком. Он, а также его жена и дочь сразу же скончались.Это случилось четыре года назад. Иногда — и весьма часто! — я не мог вспомнить голос Розалинды. Иногда же мне казалось, что она в соседней комнате.Сейчас мне очень хотелось, чтобы Розалинда была рядом. Мне не хватало ее бурного темперамента и пылкой преданности. Мне хотелось рассказать ей о случившемся, пожаловаться на несправедливость, услышать слова утешения. Ох уж это расследование! * * * Первым свидетелем лорда Гоуэри стал жокей, оставшийся в «Лимонадном кубке» третьим в двух-трех корпусах сзади от Урона. Двадцатилетний круглолицый Чарли Уэст обладал неплохими задатками, не соединявшимися, однако, с самодисциплиной. Он был слишком высокого мнения о себе и считал, что соблюдать правила должны все, кроме него самого.Внушительные интерьеры жокей-клуба на Портман-сквер и вся атмосфера расследования, похоже, произвели на него сильное впечатление. Он неуверенно вошел и застыл там, где ему было велено находиться, — у края стола стюардов, слева от них и, значит, справа от нас. Он смотрел в стол и за все время поднял глаза раз или два. Он так и не взглянул ни на Крэнфилда, ни на меня.Гоуэри спросил его, помнит ли он, как складывалась скачка.— Да, сэр, — прошелестел он.— Говорите громче, — раздраженно бросил Гоуэри.Стенографист встал со своего места и передвинул микрофон поближе к Чарли Уэсту. Тот откашлялся.— Что же произошло во время скачки?— Видите ли, сэр... Рассказать все сначала?— Нет нужды вдаваться в незначительные детали, Уэст, — нетерпеливо возразил Гоуэри. — Расскажите нам только о том, что случилось на дальней стороне, на втором круге.— Понятно, сэр... Значит, Келли... Точнее, Хьюз, сэр... Так вот Хьюз, сэр... В общем, он...— Уэст, говорите по существу. — Голос Гоуэри резал, как бритва.Шея Уэста побагровела. Он судорожно сглотнул:— Там, на дальней стороне, где не видно трибун, на какое-то время, буквально на несколько секунд... В общем, сэр, Хьюз сильно взял на себя...— Что он сказал при этом, Уэст?— Он сказал, сэр: «О'кей, притормозим, ребята!»Несмотря на то, что в комнате стояла такая тишина, что можно было услышать, как падает булавка, и все прекрасно слышали слова Уэста, лорд Гоуэри с нажимом сказал:— Будьте добры повторить ваши слова еще раз, Уэст.— Сэр, Хьюз сказал: «О'кей, притормозим, ребята!»— Что, по-вашему, это означало, Уэст?— Ну, вроде как он не очень старался, сэр... Не очень старался выиграть. Он всегда говорит это, когда берет на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10