Заслышав про корчму, торговцы оживились.
– Как же нет, господине? Только вот, Киприан-владыко их прижимает, боюсь, только к ночи откроются.
– А в Занеглименье?
– Ты еще скажи – в Чертолье! Там татей больше, чем добрых людей. Однако ж ежели всем вместе…
– Пошли, пошли, гостюшки торговые, угощаю! И, может, окромя шелома, и еще на кой-что сговоримся.
Переглянувшись, купцы подозвали приказчиков – собрать да увезти товар. Оставлять здесь – себе дороже, хоть и у многих были крытые лавки да и охрана. Однако ж и тати не дремали, так что лучше уж перевезти, чай, сани-то не развалятся, снег кругом все ямы-канавы загладил.
– Знаю я корчемку одну, тут недалече, на Великом посаде, – подмигнул Раничеву один из торговцев – Степан Наруч – коренастый светлобородый мужик в длинной, до самых пят, шубе, крытой темно-зеленым сукном, и круглой меховой шапке. – Близ хором Евсея Дормидонтова, боярского сына. Туда и отправимся. Чай, не добрался еще до нее Киприан-отче! Посидим до вечерни, а робятам своим накажем, чтоб потом подошли с дубинками – от лихих людишек защита не лишняя.
На том и порешили.

Несмотря на неказистый внешний вид – кондовая приземистая изба, засыпанная снегом чуть ли не под самую крышу – внутри корчма оказалась очень даже приличной. Большая, сложенная из камня печь в углу гостевой залы – не для приготовления пищи, для тепла – дощатый пол, кухня за бревенчатой перегородкой, вдоль стен – светильники на высоких ножках, под каждым – глиняный корец с водой, против пожара. Стол чисто выскобленный, длинный, лавки покрыты толстой тканью, прислуга в вышитых рубахах, вежливая – гостей встретили поясным поклоном:
– Чего изволите, господа гости ненаглядные? Ненаглядные гости изволили рыбных пирогов, овсяной каши с шафраном и просяным маслом, жаренную на вертеле курицу, кисель ягодный из черники с брусникою, румяных, только что выпеченных калачей и по две большие кружки полпивца с хмелем. Так, для затравки.
Выпили быстро, тут же попросили медку да покрепче… потом и еще.
Помещение корчмы постепенно заполнялось народом – средней руки купцы, степенные кремлевские дьяки, дети боярские – голи-шмоли не было, видно, заведение и в самом деле считалось приличным. Разговаривали негромко, основательно, лишь иногда кое-где слышались раскаты смеха. Иван исподтишка осматривал соседей, судя по привешенным к поясам чернильницам – дьяков да писцов. Один из них – высокий, с длинной черной бородой и костлявым лицом аскета, поклонился Степану.
– Знакомый? – Раничев перевел взгляд на купца.
– Ну да, – кивнул тот. – Терентий Писало – старший дьяк, у самого князя Василия Дмитриевича служит, так-то!
Компания дьяков уселась за стол недалече. Заказали скромненько – постные щи, наподобие тех, чем потчевал гостей Елизар Конопат, ржаные лепешки, сбитень. Завели разговор, беседа потекла неспешно – выяснив про доспехи, Раничев незаметно перевел разговор на дьяков.
– Правда, будто распутничают все? – с видом напуганного страшным предположением провинциала спросил он новых приятелей. Те разом расхохотались – дескать, всяких хватает.
– А что тебе до кремлевских дьяков, друже? – неожиданно поднял глаза Степан Наруч.
Оглянувшись по сторонам, Иван ответил с достоинством:
– До книжного товару интерес имею!
– Ах, вон что. Тогда тебе лучше в обителях побывать, может, и есть у монасей-книжников что.
– Да по мне хоть что, лишь бы не с пустыми руками возвращаться.
Поддерживая беседу, Раничев не забывал следить за «госслужащими» – так он про себя обозвал дьяков с подьячими и писцами. Главный их, Терентий Писало, испив третью кружицу сыты, посматривал по сторонам все нахальнее и даже хватил за рукав пробегавшего мимо корчемного служку – спросил что-то тихонько. Служка – молодой краснощекий парень – понятливо осклабился и кивнул. Обернувшись на своих, дьяк приложил палец к губам, улыбнулся сладенько. Однако! Наверняка про девок спрашивал. Аи да дьяк! Как там его? Терентий… э-э-э…
– Терентий Писало, – подсказал купец. – Опять ужрался, к служке пристает. До молодых большой охотник.
– Так все мы охотники, – усмехнулся Раничев. – Странно было б, если бы по-другому, ведь так?
– Так, да не так, друже! – Степан Наруч махнул рукою и, понизив голос, пьяно зашептал Ивану в ухо: – Слухи ходят – Терентий не баб, парней любит, да чтоб сразу несколько его ублажали, блудника старый! Говорят, в то лето попался было в баньке – так договорился, злодей, со священником, чтоб причастия не лишили, с тех пор осторожен – пасется.
– Так он содомит?!
– Ну не пойман не вор. А слухи ходят. Обдумав эту новость, Раничев приободрился и уже почти не вникал в купеческие беседы – все следил за дьяком. Вот тот допил сыту, попрощался со своими, отошел к печке. Иван – тут как тут. Встал рядышком, к стеночке прислонился, словно бы пьян. Услыхал, как служка шепнул на ходу:
– Сейчас никак, господине! А ближе к ночи придешь – все и сладим.
– Угу… – Раничев проводил долгим взглядом вышедшего из корчмы дьяка. – Ближе к ночи, значит…
Иван добрался до избы деда Ипатыча так быстро, что аж упрел, и когда снял шапку, от волос его валил густой пар.
– Бражка выходит, – принюхавшись, улыбнулся дед. – Чую!
– Да там и не только бражка. – Раничев отмахнулся. – Слышь, Ипатыч, а Иванко наш где?
– С вечерни посейчас возвернуться должны с Анфискою, я-то вот не пошел – ноги больные. Однако ж все одно – грех. – Дед мелко перекрестился на иконы.
Раничев задумчиво почесал в затылке:
– Вот что, старче, я уж тут дожидаться не буду, а Иванко, как придет, пускай что есть мочи летит на Великий посад, в корчму, что близ хором боярского сына Евсея Дормидонтова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16