"Здешний Бродвей, - понятливо отметил Мазур. - Ночная жизнь в полном разгаре. Вообще, чинно гуляют, культурно. Пьют, конечно, но нажравшихся не видно и не слышно. У нас в похожем провинциальном городишке, что греха таить, кто-нибудь давно бы уже штакетину выламывал с целью вразумления оппонента, и матюги звучали бы, и права б качали... А тут все культурненько, полное впечатление, им и дела нет, что страна пребывает под пятой реакционной американской военщины, осуществляющей империалистическое проникновение в Латинскую Америку. Им бы партком действующий и лекторов из общества "Знание", а то беззаботные, спасу нет... "
Он сердито фыркнул, почувствовал легкую зависть оттого, что был чужим на этом беззаботном празднике жизни с его мягкими гитарными переборами, девичьим смехом и оплетенными бутылями вина. Присмотрелся к нужному зданию на противоположном конце площади, почти напротив отеля.
Небольшой двухэтажный домик старинной постройки - неизменный бурый кирпич, высокие окна. Во двор ведут глухие ворота с полукруглым верхом, над ними - кирпичная арка. На втором этаже горят все три окна по фасаду, на первом, отсюда видно - магазинчик с темной витриной, заставленной чем-то неразличимым. Интересно все же, кто хозяин - местный вербанутый элемент или надежно обосновавшийся под чужой личиной Вася Иванов из какого-нибудь Талдома? Вот положеньице, ха - профессор Плейшнер на Цветочной улице... А что, похоже. Только никак нельзя проявить себя растяпой, подобным Плейшнеру, с которым, как известно, воздух свободы сыграл злую шутку...
Поразмыслив, он разделся и забрался в постель - не было смысла бдить всю ночь у окна, следовало выспаться, потому что один Бог ведает, придется ли спать завтра ночью. Солдат всегда здоров, солдат на все готов, и пыль, как из ковров...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
"Я ВАМ НЕ ПЛЕЙШНЕР!"
Пробуждение было мирным и абсолютно спокойным. Никто не стоял над постелью, не тыкал автоматом в рожу, не требовал расколоться немедленно и всех выдать - в общем, день начинается неплохо...
Умывшись над рукомойником и посетив "прочие усовершенствования" в конце коридора, Мазур заботливо одернул начиненную куртку, являвшую собою самый настоящий клад, и браво направился к стойке. Старичка там на сей раз не было. Повесив ключ на соответствующий гвоздик, Мазур вышел на улицу, под безмятежно голубое небо. Погода стояла приятная, до полуденной жары еще далеко.
Огляделся с видом своего человека, уже прижившеюся здесь. Местная ресторация - тот самый навес над двумя длинными лавками - уже приступила к работе. В торце ее дымила железная печка, на которой шкворчало не менее полудюжины сковородок и парочка кастрюль, распространявших не самые аппетитные на свете, но все же приятные запахи, позволявшие надеяться, что обойдется без экзотики в виде каких-нибудь маринованных ящериц или тушеного с черемшой каймана. Рядом возвышался старомодный белый холодильник с огромной никелированной ручкой - электрический проход от него тянулся куда-то на задворки отеля.
Мазур лениво побрел в ту сторону. Уже издали он заметил, что ресторанные посетители четко разделились на две группы, занявшие места в двух противоположных концах заведения. На одном - судя по всему, местные, уткнувшиеся в свои тарелки с отрешенным видом. На другом - четверо коротко стриженых парней, выставивших перед собой целую батарею пивных бутылочек.
"Э-ге-ге, - сказал себе Мазур, приглядевшись к ним. - Упитанные, кровь с молоком, бошки у всех на единый манер оболваненные, цивильная одежонка немудрящая... Да тут и гадать нечего. Вы, соколики мои, ручаться можно, с той самой базы будете, доподлинная US ARMY. Крепенько же вам повезло, что вчера ночью никто из вас в карауле не стоял... "
У печки суетился веселый абориген со щербатой улыбкой, давно нестриженый, в потертых джинсах и белой майке. Мазур договорился с ним в два счета на смеси ломаного английского и выразительных жестов, заплатил местную деньгу - огромную, четырехцветную, с разлапистым государственным гербом и экзотическими птицами - получил глубокую тарелку, где дымилось жареное мясо с какими-то овощами, две бутылочки пива, и вновь ощутил себя своим человеком в Латинской Америке.
Несколько секунд он колебался - как поступил бы на его месте заправский бродяга родом из Австралии? - и, сделав выбор, направился в сторону коротко стриженых парней. Всякий, кто не местный - непременно гринго, а гринго обязаны держаться вместе...
- Эй, найдется тут местечко для белого человека? - спросил он сидевшего ближе всех к нему солдатика.
Тот покосился без особого интереса:
- Для белого найдется, а местной макаке - сразу в рожу...
Подобающе осклабившись, Мазур бросил, опуская на стол тарелку и бутылки:
- Эй, ты не путай натурального австралийского парня со здешними макаками... Американец?
- Ага, - сказал тот малость полюбезнее. Остальные трое таращились на Мазура без враждебности, скорее как на случайное развлечение.
- Студенты? - спросил Мазур общительно. - Хичхайкеры?.
Собеседник фыркнул:
- Пальцем в небо, кенгуру, - и провел двумя пальцами по груди, там, где у янкесов на военной форме обычно красуется табличка с фамилией. - Имущество дяди Сэма, армия США...
- А, понятно, - сказал Мазур. - Знакомая картина. Я сам служил в армии, у нас в Австралии, в парашютистах. Штаб-сержант, между прочим, это вам не хрен собачий. По-вашему... да черт его знает, как там по-вашему, но сержант - всегда сержант...
- Уж это точно, - вклинился второй. - Сержант - всегда сержант. Вютка иерихонская и полторы извилины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17