Если Вадим не проведет ночь с женщиной, то на следующий день он просто не сможет выступать — так уж он устроен.
А сумка бронзового призера чемпионата Европы все это время будет стоять в номере. Потом — если ничего плохого не случится на американской и российской таможне — эту сумку в аэропорту Шереметьево-2 случайно украдут. Густов на это дело благополучно плюнет — ничего ценного в этой сумке отродясь не бывало, деньги и документы он держит во внутреннем кармане куртки. Так что Вадим трахнет пару московских девочек и спокойно укатит в Питер на «Красной Стреле».
Весь расчет строился на том, что американским таможенникам плевать, кто что вывозит из их страны — они тщательно следят лишь за въезжающими. А на Родине спортсменов, следующих организованной группой, тоже не станут особенно шмонать — они ведь не челноки какие-нибудь. А следовательно, сумка без проблем проследует через обе границы вплоть до того места, где ее должны «украсть». Густов потеряет сумку, форму (оплаченную спонсорами), смену белья и бритвенные принадлежности, и ничего не будет знать о комбинации, проведенной с его участием.
Но теперь Густов погиб, и вся прекрасно продуманная операция отправилась коту под хвост. Теперь Щукин даже не знал заранее, с кем вместе его поселят в Америке. Узнать, конечно, не проблема, но удастся ли провернуть ту же самую операцию с новым «почтовым голубем» — большой вопрос. А вдруг новый сосед будет безвылазно сидеть в номере. А вдруг он подымет кипеж в Шереметьеве, и «вора» возьмут еще до того, как он увезет сумку из аэропорта.
Нет, гибель Густова путала все планы. А деньги в операцию уже вложены. И прибыли запланированы сногсшибательные. Недаром босс так горячился после Щукинского звонка. И, прервав поток обещаний закончить дело во что бы то ни стало, сказал:
— Ты лучше найди мне, кто это сделал. Если кто-то из вашей шатии или из шлюх — это еще куда ни шло. А если против меня работают…
— Если это против вас работают, то я тут не помощник, — возразил Щукин. — Я же не частный сыщик и не супермен из боевика.
— Ты дурак, Рыба. Частных сыщиков и суперменов сейчас полно — были бы деньги. Только если я их нанимать стану, что менты подумают? А если ты этим займешься — они проглотят за милую душу и еще прослезятся: «Ах какая дружба между ними была, что чемпион своих денег не жалеет, лишь бы подлого убийцу изловить и примерно наказать». Теперь понятно?
— Понятно. Если так, то я согласен. Только вот с деньгами у меня…
— С деньгами у тебя все в порядке. Но я тебе еще подкину, для хорошего дела не жалко. И доля за тобой останется, даже если груз пойдет другой дорогой. Ты мне только убийцу найди. А уж я ему объясню, как нехорошо мне поперек дороги вставать. А то ишь руки распустили — бах! бах! пуля в череп — получай, Варяг, кукиш вместо баксов. Ну ничего. Я им покажу, где раки на горе свистят.
Кровь
Не вынесла душа поэта, и в понедельник, ближе к ночи, обезумевший от беспокойства Серафим Данилов явился к Насте Мещеряковой домой. Ее телефон молчал уже двое суток, и Серафим больше не мог терпеть.
Открыл папа, по обыкновению пьяный в задницу. Содержания алкоголя в его крови было таково, что он не помнил, есть ли у него дочь и тем более как ее зовут. Естественно, ответить на вопрос, где она находится в данный момент, Настин папа не мог даже под страхом смертной казни. Даже первая реплика Серафима: «Настю можно?» — вызвала у папаши тягостные раздумья, которые завершились ответом, совершенно не соответствующий реальной ситуации:
— М-м-можно.
При этом пьяный мотал из головы в сторону, противореча собственным словам, поскольку этот жест у русских издавна обозначает отрицание.
Обострение невроза придало Серафиму наглости, и, не добившись однозначного ответа, он отодвинул Настиного папашу от двери и проник в квартиру.
— Водку пить будешь? — поинтересовался хозяин, падая поперек прихожей.
Не удостоив его ответом, Серафим вихрем пронесся по квартире, обследовал все углы и даже заглянул под кровать, но никаких признаков любимой девушки Насти, натурально, не обнаружил. Зато под кроватью в два слоя, как дрова в поленнице, лежали пустые бутылки.
Надо отметить, что это были только те бутылки, которые хозяин не смог сдать по причине их нестандартного вида или размера. Помимо этого бутылки имели место также на кухне, в прихожей, в ванне, в туалете и во встроенном шкафу. Короче, везде, за исключением Настиной комнаты — очевидно, единственной, где она считала нужным и возможным лично производить уборку.
Не найдя Настю, Серафим попытался добиться вразумительного ответа от ее папаши, но тот, рухнув в тесной прихожей, сильно ударился головой о стену и разговаривать не мог. Звуки, которые он время от времени издавал, более всего напоминали ворчание всесторонне удовлетворенной обезьяны.
И тут немного в стороне от бесчувственного тела, источающего винные пары, Серафим заметил на полу бурое пятно. Оно не слишком выделялось на линолеуме примерно такого же цвета, и страдающий дефектами зрения юноша заметил его не сразу. Но когда заметил, мгновенно понял, что это такое.
Кровь!
Они говорят — им нельзя рисковать
— Все! Я больше не хочу слышать ни о каких пионерлагерях. У меня семья, дети, да я и сама еще жить хочу. И вас хоронить, кстати, тоже не тороплюсь.
Главный редактор газеты «Молодой Петербург» Вера Попова была настроена решительно. Ира Лубенченко не вняла увещеваниям бандита в милицейской форме и рассказала все как было — и рассказ этот редактора отнюдь не обрадовал.
— Если у тебя переизбыток адреналина в крови, возьми отпуск и отправляйся искать приключения подальше от этого города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64