Безумная мысль проскользнула в голове Грегори: он позволил себе на мгновение заподозрить Мартина в том, что тот намеренно подтолкнул его в объятия Фионы, чтобы отомстить за неудачное ухаживание в начале работы над программой.
– Не смотри на меня так. – Мартин скрестил руки на груди и взглянул на Грегори с улыбкой явного превосходства. – Ты же сам говорил, что был счастлив выбраться из Штатов из-за…
– Да, да, да, – резко выпалил Грегори, оборвав Мартина.
В другой своей жизни, когда он еще не был ведущим научно-популярной программы на Би-би-си, Грегори Эйк преподавал антропологию в университете в Хэмилтон-Гроувз, в Миннесоте. Он происходил из Холланда, штат Мичиган, и был честолюбивым сыном честолюбивого отца Грегори-старшего, весьма удачливого проповедника в голландской реформаторской церкви. Сын оказался богоотступником. Юные годы Грегори-младшего прошли в блистательных демонстрациях перед одноклассниками немыслимых познаний в Священном Писании и столь же немыслимом озорстве, которое, впрочем, никого и не удивляло в сыне священника.
Достигнув зрелости, Грегори-младший ушел из-под сени церковной и из-под не менее грандиозной и все время тяготевшей над ним сени отцовского авторитета в мир, где и достиг неожиданно громкой славы в светской науке. Грегори-младший стал Грегори-критиком. Однако даже сам он признавал, что воспитание сослужило ему неплохую службу в поисках места в нашем постмодернистском мире.
От своего отца и церкви Грегори получил два бесценных дара: способность к спокойной жестокости, окрашенной в тона абсолютной уверенности в собственной правоте, которая ему особенно пригодилась в административной практике, и такую же способность к интеллектуальной жесткости и беспристрастности в контексте самодостаточных теоретических систем. Таким образом, Грегори был совершенно уверен, что не совершает никакого греха против Духа Святого – и уж тем более никакого греха против Фуко, а как раз наоборот, идет по его стопам, – всаживая нож в спину научных противников, которые, в конце концов, были не более чем ренегатами и реакционерами. И анализ – строка за строкой – писаний Дерриды о разнице между «различанием» и «различением» был для него почти детской игрой по сравнению с юными годами, проведенными за не менее буквальным анализом сочинений Кальвина об оправдании верой.
В светских академических кругах Грегори поднимался от одной вершины к другой. За год до описываемых событий он практически достиг пика профессиональной карьеры. Грегори уже де-факто являлся заведующим кафедры (де-факто, но не де-юре, так как с названной должностью был связан тот уровень ответственности, который Грегори находил слишком обременительным для себя); его аспиранты получали самые щедрые гранты, младшие сотрудники факультета, стоило ему замолвить за них словечко, сразу же обретали постоянное место в университете, за Грегори оставалось и последнее слово при приеме на кафедру новых сотрудников. Он уже являлся одной из крупнейших фигур в избранной им научной области в Штатах, теперь же ему представлялась возможность приобрести международную известность.
В разгоравшихся тогда дебатах относительно обстоятельств гибели капитана Кука от рук обитателей Гавайских островов в 1779 году наиболее активное участие принимали два друга Грегори Эйка. Первым был Джо Броди, его научный руководитель в пору учебы в аспирантуре в университете штата Висконсин, упрямый старый ирландец, настаивавший на том, что гавайцы убили Кука, потому что приняли его за бога Лоно. Вторым был старинный приятель Грегори по аспирантским годам Стэнли Тулафейл, уроженец Самоа, мужик громадного роста, но с елейным вкрадчивым голоском, постоянно защищающий жителей третьего мира там, где, по его мнению, ущемлялись их права или где они намеренно унижались.
Естественно, Стэнли сразу же возмутили отвратительные инсинуации относительно того, что уравновешенные и здравомыслящие гавайцы могли принять вздорного йоркширца за бога обновления природы. Дискуссия зародилась во время какого-то дружеского обеда, затем перешла на уровень обмена посланиями, публиковавшимися в «Нью-Йоркском книжном обозрении», и наконец, переросла в грандиозный межконтинентальный конфликт, в котором вместо ракет с боевыми зарядами противники обменивались пропитанными желчью монографиями. А их коллеги меньшего научного ранга, готовившие докторские диссертации или жившие в ожидании постоянного университетского места, втягивали головы в плечи при звуках этой академической канонады, с благоговейным ужасом взирая на происходящее из укрытия.
Грегори пришла в голову идея проведения конференции, на которой оба оппонента смогли бы изложить свои аргументы на публике лицом к лицу. Грегори прекрасно понимал, что в конференции захотят принять участие крупнейшие антропологи мира. Обо всех организационных деталях предстоящей дуэли он позаботился лично, начиная от обеспечения обоим ее участникам всех возможных удобств до привнесения в предстоящее мероприятие необходимого элемента театральности.
Сам по себе спор относительно несчастного Кука был предельно прозаичен и концентрировался вокруг фатального недоразумения, возникшего во время встречи капитана с гавайским вождем Каланиопу'у. поэтому Грегори волей-неволей пришлось несколько разнообразить предстоящее действо театральными эффектами. Так как вся дискуссия вращалась вокруг совпадения прибытия Кука на острова с началом празднества Макахики, которое, в свою очередь, предварялось характерным для середины ноября появлением Плеяд на горизонте в час заката, то и Грегори назначил конференцию на середину ноября.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36