Иногда раны воспалялись, и у Язура начиналась лихорадка, а Шианнат делал ему припарки. Когда сильно болел кровоподтек на лбу, ксандимец поил юношу каким-то настоем из трав, унимающим боль. Но бывали минуты, когда Язур испытывал душевную боль и великая тревога разрывала его сердце.
Тревожился он не за себя, а за своих друзей, которых позорно покинул, бежав из башни. Что сталось с Ориэллой и Анваром? Где Боаи и Нэрени? Каково там Шиа в этой ледяной пустыне? Какое право он имеет лежать тут, беспомощный, когда должен быть с ними, прийти к ним на помощь?
Время шло, и с каждым разом тоска наваливалась с новой силой. Раны постепенно заживали, но с душевной болью ничего нельзя было поделать. Язур стал раздражительным и не мог (не хватало слов да, пожалуй, и желания) объяснить Шианнату, что злится он на себя самого. Едва возникшее между ними доверие грозило рухнуть, ибо порой Язура раздражало даже стремление Шианната понять, что мучает его нового товарища, и как-то помочь ему.
Наконец его терпение иссякло. В горах выла вьюга, не утихавшая уже несколько дней. Шианнат спал в обнимку со своей любимой кобылой, но Язура мучила злая бессонница. Мысли о его друзьях не давали ему покоя, ему мерещилось, как люди принца истязают его друзей, как Харин насилует Ориэллу и глумится над ней… Снедаемый тревогой и чувством вины, Язур не выдержал.
— Пусть смерть возьмет меня, но я здесь больше не останусь, — пробормотал он. — Я должен перебороть свою слабость и встать!
Момент был удобный. Шианнат спал, и Язур надеялся уйти на достаточное расстояние, прежде чем ксандимец сообразит, что к чему, и остановит его. Язур сел и сразу почувствовал острую боль в раненом плече. Ничего, убеждал он себя, дело гораздо лучше: несколько дней назад он вовсе не мог пошевелить этой рукой. Дождавшись, пока боль поутихнет, он оглядел пещеру в поисках чего-то, что могло бы послужить костылем. В первую очередь он вспомнил о своем мече, но Шианнат предусмотрительно спрятал все оружие Язура. Казалось, план воина обречен на неудачу, но Язур не собирался так легко сдаваться. Стена пещеры была неровной, а это значит, что можно будет опираться на нее. Ухватившись здоровой рукой за ближайший выступ в стене, он стал подниматься с постели.
— Проклятие! — Язур вцепился в камень, чувствуя, что все плывет у него перед глазами. Боль в раненом бедре была нестерпимой.
— Будь ты проклят, слабак! — обругал он сам себя. — Ты баба, а не воин! Ведь ты — единственная надежда своих несчастных друзей! — Стиснув зубы, он сделал шаг вперед.
Шаг.., еще шаг… Но тут больная нога подвернулась, Язур не смог удержаться и упал, угодив рукой прямо в горячие уголья костра. С диким воплем он отдернул руку, но одежда на нем уже загорелась. Лошади испуганно заржали, разбудив Шианната, который вскочил, в ярости изрыгая проклятия на своем языке. Он оттащил воина от костра и проворно облил его водой из каменной чаши. Огонь задохнулся, и в пещере снова стало темно.
Язур услышал стук кремня о железо. Посыпались искры, и через несколько мгновений вспыхнувший факел осветил бледное, запачканное копотью лицо Шианната. Он вставил факел в трещину в стене и подошел к Язуру.
— Дурак! — воскликнул Шианнат, помогая воину встать. — Ты еще не выздоровел! Не сильно ушибся?
Язур отвернулся и вдруг зарыдал, как ребенок, в безутешном горе.
Не скоро удалось хозяину пещеры восстановить в ней порядок.
Укрытый сухими шкурами, Язур пил болеутоляющий настой и ничем не мог помочь своему спасителю. Он сгорал от стыда за свою никчемность. На что он годен, жалкий калека? Он превратился в обузу даже для этого ксандимца. Он не смотрел Шианнату в глаза и не знал, что сказать ему.
Дружеская рука коснулась его плеча. Язур обернулся и увидел, что пол в пещере очищен от грязи и воды, а костер снова горит. В каменной чаше таял снег, наполняя ее водой, а в котле кипел суп, разогретый заботливым хозяином. Сам Шианнат сидел рядом и протягивал Язуру миску с ароматной похлебкой.
— Скажи, — тихо заговорил ксандимец, тщательно подбирая слова, — что за большая нужда идти так рано? С тяжелым вздохом Язур ответил:
— Там, в башне, мои друзья. Они ранены. Может, даже убиты. Мне надо знать. Шианнат кивнул:
— Понимаю, тебе очень плохо. Я должен был догадаться. Но почему ты ничего не рассказал? Не беспокойся, Язур. Завтра вечером я сам пойду и узнаю про твоих друзей.
***
— Ну-ка, дай мне эту штуку, — сказал Джарв, и Нэрени с облегчением отдала ему тяжелую корзину, сплетенную из прутьев, которые принес ей этот же самый офицер, теперь занимавший должность Язура. Он был самым добрым и участливым из всех людей принца, он заботился о том, чтобы им с Ориэллой всегда хватало дров, и растапливал снег, чтобы они могли помыться. Нэрени считала, что его мучает совесть. Сначала она презирала этого Джарва, как и всех людей принца, но со временем изменила свое отношение к коренастому, седоватому офицеру. Джарв был достойный человек, и Нэрени подозревала, что Ориэлле удалось убедить его употребить свое влияние на принца, чтобы ее подруге разрешили ухаживать за Элизаром и Боаном. Несколько дней назад Харин, похоже, согласился, и Нэрени чувствовала, что должна благодарить за это Джарва.
Он поднял корзину с такой легкостью, словно она ничего не весила, и одобрительно оглядел ее.
— Славная работа! Вашему мужу, должно быть, по душе ваше искусство.
— Моему мужу больше по душе хорошее жаркое, если есть возможность его попробовать, — отрезала Нэрени. Доброта добротой, а это уже смахивает на флирт. Она искренне негодовала. У него ведь своя жена есть!
Ничуть не смутившись, Джарв засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125