Так продолжалось до той ночи, когда явились эти отвратительные чудовища. — Джарвас вздохнул. — Бензиорна не было дома, он посещал больного, а одна из этих тварей проникла в дом и убила его жену и детей. С тех пор он и запил. Он потерял и дом, и положение, и когда я подобрал его на улице, уже превратился в жалкого, голодного нищего. И все же нам повезло, что он здесь. Трезвый или пьяный, Бензиорн все равно остается лучшим лекарем.
— Рада это слышать, — с горечью заметила Тильда. — Не хочется думать, что мы, рискуя головой, вытащили этого неизвестного только для того, чтобы потом его прикончил пьяный лекарь. И зачем мы это сделали? Не иначе с ума сошли! — в отчаянии воскликнула она.
Джарвас только головой покачал.
— Сам бы хотел это знать. — Его благородный порыв поставил под угрозу существование многих людей. Помолчав, он угрюмо сказал:
— Дня через два Пендрал выяснит, кто я такой, и после этого, конечно, жди гостей. — Он вздохнул. — Пойди поспи немного, Тильда. Завтра я первым делом пошлю Эмми за твоим сыном. А потом надо будет решать, куда отсюда убраться.
Тильда жила на одной из грязных, убогих улочек, расположенных выше по течению, за огромным белым мостом, около мыса, на котором находилась Академия. Дрожа от утреннего холода, Эмми быстро шла по этому вонючему лабиринту. Толстую палку, которую Эмми постоянно носила с собой для самозащиты, сегодня пришлось использовать в качестве трости, так как мостовые были очень скользкими. Повсюду воняло гнилью и отбросами, и Эмми хорошо знала этот запах — неизбежный спутник черной нужды.
По обеим сторонам стояли полупустые здания с заколоченными окнами, бросающие на узкие проходы зловещую тень. Двери их были потрескавшимися и гнилыми, из тех, что обычно болтаются на одной петле, а кое-где дверей не было вовсе — просто зияющие черные дыры, в каждой из которых могла таиться любая опасность.
Эмми торопливо шла по этим трущобам; нервы ее были напряжены до предела, и она на чем свет стоит ругала Джарваса, пославшего ее в эти трущобы. Утро было самым безопасным временем для визитов сюда, потому что большинство здешних обитателей отсыпались после ночных «подвигов», и все же на душе у девушки было тревожно. Ей чудилось, будто сотни невидимых недоброжелательных глаз следят за ней из каждой двери. Она шла, беспокойно оглядываясь по сторонам, время от времени касаясь ножа, висевшего на поясе. О милосердные Боги! Неужели в таком ужасном месте могут быть еще и дети! — думала Эмми.
Внезапно она услышала рычание и похолодела. Из ближайшей лачуги выбежала большая косматая собака с оскаленной пастью я горящими глазами. Она преградила Эмми путь и залилась неистовым лаем.
Девушка застыла на месте и крепче сжала в руке свою палку. Вдруг она заметила набухшие соски на тощем, облезлом брюхе животного и, несмотря на страх, почувствовала невольную жалость к несчастной голодной матери, которой надо кормить ораву голодных щенков.
Эмми понимала, что такое материнский инстинкт. У нее был свой ребенок, и она ждала второго, когда ее муж Деврал, молодой сочинитель, был схвачен воинами Верховного Мага и навсегда исчез. От горя и потрасения у Энни случился выкидыш, а потом, когда было пережито немало лишений и испытаний, ее маленькая дочка умерла от лихорадки. Внезапно девушка ощутила острое сочувствие к несчастной твари, которую видела перед собой.
Несмотря на свои устрашающие размеры, собака явно была еще молодой, и, очевидно, у нее был только первый помет. Конечно, она грязная и истощенная, но глаза — ясные, и нет никаких признаков бешенства. В сумочке у Эмми была еда: хлеб, сыр, мясо — для сьюа Тильды. Конечно, собака учуяла все это, и отчаяние побудило ее напасть.
— Бедняга, — пробормотала, подумав, Эмми. Она решила, что сынок Тильды вполне может потерпеть, пока она отведет его к Джарвасу. Эмми осторожно потянулась к сумочке, но собака неверно истолковала это движение. Она с рычанием бросилась на девушку — и завизжала от боли, получив удар палкой по ребрам. Поджав хвост, псина убралась обратно к своей двери, то и дело оглядываясь на Эмми, словно ей хотелось напасть вновь, но не хватало смелости.
Эмми выругалась, злясь на себя за непонятное чувство вины. Она быстро вытащила из сумочки узелок с едой и развязала его.
— Вот тебе, девочка, — сказала она, бросая еду голодной собаке. Та жадно накинулась на угощение, и вдруг, подняв голову, преданно посмотрела на свою благодетельницу и вильнула хвостом, словно в знак благодарности. Потом, подхватив кусок мяса, она убежала внутрь ветхого строения, и вскоре оттуда донесся разноголосый визг ее щенков.
Смеясь над собственной сентиментальностью, Эмми вытерла глаза и покачала головой: «Дура, ты дура. Разве мало ты видела человеческих страданий, что так суетишься из-за голодной собаки?» Она с ужасом подумала, что скажет Джарвас, если узнает, что она отдала этой проклятой собаке еду, которую он выкроил из их скудных запасов. И все же Эмми знала, что, если бы ей еще раз довелось пережить подобную встречу, она бы сделала то же самое.
***
— Гринц! Гринц, ты здесь? Твоя мама послала меня за тобой. — Эмми стучала кулаком по хлипкой двери, повторяя странное имя мальчугана (Тильда утверждала, что назвала его в честь отца — по крайней мере она была «почти уверена, что он был его папой»).
Эмми довольно долго колотила в дверь, и наконец с той стороны раздался характерный скрежет, словно с дороги убирали какой-то тяжелый предмет. Дверь приоткрылась, и она увидела мальчишку, подозрительно смотревшего на нее.
— Мама говорила: никому не открывай эту паршивую дверь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125