— спросил Ахвен. — Иначе мы оказываемся просто в дурацком положении.
— Я понял только одно: ученые собираются полностью изменить наше представление об Оливии. Якобы близится разгадка какой-то потрясающей тайны. Придется ждать. Но мы и так уже давно бездействуем, поэтому я хочу узнать от вас, какое настроение в группах.
— Настроение так себе, — сказал Ермолаев. — Ничегонеделание всем осточертело. Ребята мечтают о новой операции.
— Скучают, это точно, — подтвердил Родриго.
— Присоединяюсь, — лаконично, как всегда, ответил Сайто, а Ахвен и вовсе промолчал — вид его был красноречивее любых слов.
— Я так и думал. — Эрикссон потер подбородок и покосился на записку шефа научников. — Ваша задача — сделать все возможное, чтобы это ничегонеделание не привело к расхлябанности. Если ваши подчиненные будут уповать на то, что в ближайшее время их услуги не понадобятся, они могут со скуки заняться черт знает чем. Внушите им, что открытие, к которому близки научники, потребует от десанта максимальной готовности и напряжения всех сил.
— А это действительно так? — оживился Ермолаев. — Действительно потребует?
— Я так думаю, — твердо произнес Эрикссон. — Больше вопросов нет? Вы свободны.
«Что ж, — подумал Родриго, выходя, — слова Ивана подтверждаются. Иджертон, правда, еще не раскрыл всех карт, но очень скоро наш шеф узнает об искусственных формах жизни на Оливии. Как он поступит? Наверное, сочтет такой поворот дел знаком судьбы и разовьет бурную деятельность. Наш старик честолюбив. Он десятилетиями создавал себе репутацию „железного Лейфа“, а тут такая потрясающая возможность окончательно упрочить ее. Более того — прославить свое имя, попасть в историю. Ведь именно от его действий будет зависеть, чем завершится первая встреча человечества с инопланетным разумом!»
Оказавшись в своей комнате, Родриго возбужденно заходил из угла в угол. Ему не давало покоя предчувствие близкой беды. Надо было что-то придумать.
«Да, шеф сделает все, чтобы его не обвинили в мягкотелости, чтобы чеканный образ „железного Лейфа“ оставался незыблемым. Чужой разум может быть только соперником или проявлять к землянам безразличие — события Реконкисты это доказали. Союзником, благодетелем он не станет никогда — в такое способны поверить лишь розовые оптимисты. Значит, у нас два пути — либо оставить планету в покос, либо продемонстрировать свое превосходство над ее владыками. Эрикссон, безусловно, выберет второе, но при этом он может допустить оплошность и даже совершить трагическую ошибку. Ведь старик не будет знать, с какой силой имеет дело. Через ЭТО прошли пока только мы с Хидом. Да и то, вероятно, инопланетяне лишь слегка задели нас мизинчиком. А может, все не так серьезно? Может, наоборот, сил у них хватает лишь на то, чтобы вызвать галлюцинации у двух особо внушаемых объектов? Нет, бегать кругами и самого себя вгонять в дрожь — последнее дело! Надо повторить вылазку, добыть новую информацию, понять, чего же от нас хотят невидимые существа. Может, удастся наконец вступить в настоящий контакт? Тогда можно будет и Эрикссону открыться — надо думать, простит грехи новому герою Земли? Простит, куда денется, победителей не судят. А я его отговорю от безрассудных действий. Вот все и кончится благополучно. Решайся, дон Родриго!»
Доном его называла Софи. Услышав это старомодное обращение в первый раз, он фыркнул, но признал, что звучит красиво и благородно. Ему даже почудился звон рыцарских доспехов. Произнесут ли еще когда-нибудь женские губы его имя с этой коротенькой приставкой?
Ноги сами привели Родриго к той самой пирамидке, с которой началось позавчера его удивительное приключение. Он немного полежал на травке, разглядывая окрестности Базы. Наконец убедившись, что его никто не видит, повторил известные манипуляции и нырнул в кусты.
На этот раз ждать чудес пришлось еще дольше. Лишь после того, как Родриго «пообщался» с «умным» орехом, хозяева волшебного балаганчика соизволили раздернуть занавес.
Переход от привычной, устоявшейся реальности к зыбкости фантастического, непредсказуемого мира был неуловимым. Из-за стволов деревьев, вырастая и разгораясь, выплыли клинья малинового света. Наклонясь к центру «пятачка», они скрестились в одной точке, и над головой Родриго вспыхнуло второе солнце — крошечное, но злое, обжигающее сетчатку иглами неподвижно растопыренных, как у морского ежа, лучей. Родриго зажмурился, затем, поняв, что это не помогает, плотно прикрыл глаза ладонями. Тут что-то мягко подкатилось ему под ноги, толкнуло, и он полетел в пропасть, внезапно разверзшуюся у него за спиной.
— Вста-а-ать! — лениво, растягивая звуки, произнес кто-то над ним.
Родриго открыл глаза. Он лежал, прижавшись щекой к прохладному серому пластику, самому что ни на есть вульгарнейшему пластику, каким покрывают полы казенных учреждений. Взгляд уперся в пару широко расставленных десантных ботинок.
«Это уже что-то новенькое, — подумал Родриго. — Похоже, экспериментаторы кое-чему научились и на этот раз решили не прибегать к абстракциям. Но все-таки Хиду повезло больше. Как бы там ни было, в любом случае приятнее лицезреть обнаженную красотку, чем ноги собрата по оружию».
Он встал и оказался лицом к лицу с красномордым крепышом в форме Эдинбургского десантного училища. Родриго вгляделся в его маленькие, полуприкрытые, как у сытого кота, глазки, в массивный, словно вытесанный из булыжника, подбородок. Перед ним стоял сержант Кэнби, далеко не самый приятный человек в заведении, где Родриго четыре года постигал премудрости выбранной профессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77