Чимаррон уставился на меня меланхолично-страдальческим взглядом геморройного гризли. У него были на удивление невыразительные, чтобы не сказать пустые, мутно-голубые глаза, излучавшие столько же тепла, как мелкорубленый арктический айсберг. Вся остальная часть, кроме блеклого зрачка, была покрыта сеткой кровавых прожилок. Прямо под этими чудо-глазками располагался здоровенный клюв с раздувшимися, как жаба на жаре, ноздрями, причем из каждой ноздри торчало по пучку жестких черных волос, свисающих вниз наподобие заблудившихся усов. Сказав короткое «вижу», он на мгновение обнажил крупные квадратные зубы землисто-желтого цвета. По бардово-красному лицу я решил, что у бедняги, должно быть, скачет давление. Его портрет дополняли спутанные густые брови цвета камня, из которого был сложен его дом. Они росли посередине и вкупе со свисавшими с головы остатками некогда пышной растительности начисто лишали лоб его жилой площади.
Его левая рука покоилась на колене, пальцы-сардельки перебирали патроны, как перебирает четки монах-кастрат. Правая рука, толщиной с мою ногу, удерживала его смертельную пушку на жирной волосатой ляжке, толщиной как мое туловище. Дуло ее было направлено в мою сторону, но не совсем на меня, и это несколько успокаивало.
Только теперь я разглядел, что так меня поразило в его оружии. Это был ствол, как у старинного мушкета, то есть в три-четыре раза толще, чем ему следовало быть. Он был сантиметра два с половиной-три в диаметре, что, возможно, означало еще одну звукопоглощающую металлическую оболочку. Приглядевшись, я заметил на дуле темное неопреновое резиновое уплотнение и вспомнил, что однажды видел нечто подобное во Флориде: длинноствольный автоматический пистолет модели «Ружер» 22-го калибра, модифицированный каким-то народным умельцем под беззвучную воздушку. Поглядывая на грозное оружие, больше похожее на итальянский обрез-лупару, я представил внутри ствола ряд металлических шайб с рассверленными центрами для пропуска обычного ствола с серией дополнительных отверстий для выхода пороховых газов по замысловатой спирали, с тем, чтобы они не вырывались, а выходили бесшумно. То есть я правильно угадал, что это пистолет с глушителем, только особой конструкции. Другими словами, двадцатисантиметровый ствол пистолетов звукопоглощающем кожухе был дополнительно снабжен навинчивающимся глушителем такой же длины.
– Какие еще вопросы?
Пауза оказалась столь долгой, что мне пришлось вспоминать, с чего я начал.
– Вопросы об одном из ваших компаньонов, – сказал я, – Клоде Романеле. И еще кое о чем.
Угол широкого жабьего рта Чимаррона приподнялся на полсантиметра, что у любого другого означало бы начало улыбки. Однако, глядя на это хмурое унылое лицо, можно было предположить, что улыбка, появись она на самом деле, расколола бы его пополам и ошметки свисали бы по обе стороны его широких скул.
– И ты прилетел сюда только ради того, чтобы потолковать о Клоде Романеле? Дерьмо собачье.
Я почувствовал, как во мне закипает злость, но сказал на удивление спокойно:
– Я сказал «среди всего прочего». У меня были и другие причины прилететь сюда. Но сейчас я думаю, что Романель – главная из них. Хотя, чем дольше я нахожусь в Аризоне, тем больше вопросов у меня возникает.
– Мутота, – пророкотал он. – Каких?
– Например, мне хотелось бы знать, где он сейчас находится. Вы не могли бы меня просветить на сей счет, мистер Чимаррон? Или хотя бы сказать, жив он или нет? Может быть, ваши подручные все же добили его? Или хотя бы, где я могу встретиться с Джеем Гроудером или Энди Фостером, доктором Филиппом Блиссом или Годзиллой? Вот такие невинные вопросы, мистер Чимаррон.
Мои вопросы отлетали от него, как горох от стены. Хотя от моего бдительного взгляда не укрылось микроскопическое подергивание уголков его толстых губ, в щель между которыми пробилось что-то наподобие улыбки, самой непоощрительной и неконтактной, которую я когда-либо видел.
– Ой-ей-ей, как много мы знаем, – недобро проговорил он. – Как ты много знаешь, мистер... Скотт, так, кажется?
– Именно так.
Это было любопытно, забавно, странно. В тот самый миг, когда мы впервые взглянули друг на друга пару минут назад, я, даже если бы никогда не слыхал о Чимарроне, сразу понял, что он не только знает, кто я, но ему также известно и чем я дышу. И он вовсе не в восторге от этого знания. Между нами сразу образовалось непреодолимое антагонистическое поле, взаимоотталкивающая среда как между одинаково заряженными полюсами магнита.
Было ясно, что между мной и этим ходячим кладбищем бифштексов не может быть никакого взаимопонимания. Как летящий со скалы неудачник наверняка знает, что неминуемо разобьется об острые камни, так и я был абсолютно уверен в том, что обязательно сойдусь с Чимарроном в смертельной схватке и один из нас сотрет другого в порошок. Это неминуемо произойдет в любой момент, может быть, даже сейчас.
Но сейчас этого нельзя было допустить. Элементарное благоразумие требовало от меня быть покладистым еще некоторое время. Поэтому я проговорил с мягкой иронией, которая была Альде Чимаррону все равно, что выстрел из рогатки по киту:
– Благодарю вас за то, что так подробно ответили на все мои вопросы, мистер Чимаррон. Красивая у вас игрушка. – Я кивнул на пистолет в его руке, все так же направленный на меня или чуть в сторону. – Решили немного попрактиковаться? Зашмалять парочку соседских ребятишек?
Он опять приоткрыл зубы в улыбке-оскале. Причем лицо его не расплылось, а осело книзу, как перекисшая опара. В этот момент он выглядел не миролюбивее каменного изваяния одного из первых конкистадоров, завоевателей Америки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126