Он жил в нескольких километрах отсюда на Тридцать второй улице. Записывая его адрес, я автоматически отметил, что звук полицейских сирен стал громче. Несомненно, полицейские машины мчались в моем направлении.
– Стив, – быстро проговорил я. – Ты записываешь наш разговор?
– Конечно нет, а что?
– Можно это быстро организовать?
– Конечно, достаточно нажать клавишу и...
– Нажми. Мне нужно быстро слинять отсюда. Но прежде я должен кое-что надиктовать. На случай... на всякий случай, и не только для тебя, но и для полиции. Я, конечно, не имею в виду, чтобы ты сразу же все передал в полицию. Но если эта информация все же попадет им в руки, я не хочу оказаться подставленным вместе с некоторыми другими людьми, имена которых я пока что не могу назвать. Ты записываешь?
– С того самого момента, как ты сказал нажать кнопку.
Я быстро говорил в трубку где-то с минуту, слыша, как быстро и неумолимо приближаются полицейские машины, вне всякого сомнения направляясь к дому Токера. Я обрисовал общую ситуацию, упомянув Романеля и Уортингтона, но не называя имени Спри, объяснил как, почему и при каких обстоятельствах застрелил Фреда Китса, рассказал, что видел Эндрю Фостера, поспешно отъезжающего от дома Токера, и о том, что сам обнаружил, войдя в него.
– Все, Стив! Больше нет времени. Держи эту пленку на... экстренный случай.
– Заметано! Где...
Но я уже повесил трубку и бежал через весь дом. Скатился с крыльца, оставив дверь открытой, поставил мировой рекорд в беге на 50 метров по бетонной дорожке и заскочил в свой «капри».
Две пожилые леди во дворе дома напротив, срезавшие цветы, застыли, открыв рты, с интересом наблюдая за типичной сценой «бегства с места преступления» достойной канала криминального сообщения ТВ. Я представил, с каким наслаждением эти две леди, кумушки, будут описывать мою внешность и мой маршрут от дома до машины офицерам полиции, которые через несколько секунд будут здесь.
Я резко взял с места. Резина жалобно завизжала и испустила дух в виде сизого облачка. Едва я успел выскочить на Глендейл и притормозить у дальнего светофора, как заметил выехавшую на Двадцатую улицу первую машину с оглушительно визжащей сиреной и вертушкой наверху, к ее обрубленному заду принюхивалась вторая.
Дав по газам, я направился на восток по Глендейл-авеню. Оглядываться назад не было нужды: я знал, куда направляется полиция. Уже во второй раз полиция наступала мне на пятки. Дважды они чуть не прихватили меня с тепленьким трупом на руках. Но если первого уконтрил я, то с Токером все обстояло иначе. Хотя у меня промелькнула мыслишка о том, что мне нелегко было бы убедить власти в своей невиновности, застань они меня на месте преступления. Я продолжал размышлять над этим на всем пути до Тридцать второй улицы. Предстоящее рандеву с Фостером должно было многое прояснить.
В 11.30 я уже поджидал Эндрю Фостера в его пустой квартире не менее получаса.
Доехав до начала Тридцать второй улицы, я оставил свою засвеченную машину около многоэтажной жилой застройки на пересечении Тридцать второй и Осборн-роуд. Без труда разыскав многоквартирный дом, где на первом этаже жил Фостер, я позвонил в дверной звонок. Ни ответа, ни привета. Знакомого красного «субару-ХТ» на парковке не было, и я почувствовал облегчение.
Через минуту я уже был внутри квартиры, через тридцать был готов лезть на стены и с усилием уговорил себя подождать еще пять минут.
Раненое плечо, о котором я как-то забыл, мотаясь туда-сюда, начало дергать. К физической боли примешивались внутренний дискомфорт и не свойственное мне настроение. Но в моем вынужденном сиденье были свои преимущества. Я мог в спокойной обстановке поразмыслить о неожиданной смерти Токера и подготовиться к тому, как себя вести, если Фостер все же нарисуется.
Я также думал о своем клиенте, утвердившись в мнении о том, что, если в понедельник утром разговаривал с настоящим Клодом Романелем, находившимся в больнице, то во время вчерашнего звонка к нему домой со мной говорил кто-то другой, скорее всего Фред Китс, посеявший во мне первые зерна подозрения во время нашего короткого разговора перед вылетом. Причинами для подобного вывода послужили кое-какие штрихи, незначительные отклонения в голосе и манере обращения. К примеру, такие, как усиленная хрипота, якобы от простуды, а скорее всего это была неумелая попытка замаскировать подделанный голос. Ну и, конечно же, стиль речи. Кроме того факта, что Романель начинал обращаться ко мне строго официально – «мистер Скотт» – только в моменты раздражения, в то время как Лжероманель постоянно упорно называл меня так на протяжении всего разговора, я припомнил и такие нюансы, как использование с явным пережимом таких жаргонных словечек, как «клизмачи» и «клистирные трубки», и это о врачах, спасших ему жизнь. Далее, Уортингтон упоминал о вознаграждении в десять тысяч за розыск и доставку к нему его дочери. Тот факт, что второй «Романель» вдруг урезал мой гонорар вдвое, также не прошел не замеченным мною. Маленькая деталь, незначительные, казалось бы, слова и реплики, но я был уверен, что настоящий Романель никогда бы их не употребил.
Конечно же, я также думал о Кей Денвер-Дарк. О Уистлере, о Чимарроне и о других. Однако больше всего я думал о Спри. Скорее всего потому, что думать о ней было наиболее приятно.
За исключением самого Романеля, по ряду причин сейчас мне больше всего хотелось побеседовать с Эндрю Фостером. Именно поэтому я решил ждать его до победного конца. Если ковбой Гроудер поджидал нас в аэропорту вчера вечером и позже у Уортингтона вместе с Фостером, то на месте гибели Токера Фостер почему-то оказался один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126