— Он отступил в сторону, помогая Октавии подняться в карету.
В это время в дверях бального собрания показалась дородная дама. Неловко ступив на мостовую, она упала. Выпустив руку Октавии, Руперт бросился на помощь.
— Вы не ушиблись, мадам? — помогая ей подняться, заботливо спросил Руперт.
— Нет, сэр, спасибо… Как я по-глупому неуклюжа!
— Как обычно, — раздался позади ледяной голос. Филипп Уиндхэм презрительно смотрел на жену. Глупа и неуклюжа, как корова. — Вы хотите что-то возразить мне, мадам?
Легация опустила глаза и мечтала только об одном: чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Вокруг стояли люди, которые видели и слышали, с каким холодным презрением обращается с ней муж.
— Так как же, мадам? — с упорной жестокостью настаивал граф Уиндхэм.
— Да, да, Филипп, — пробормотала Летиция, — прости. — Из глаз закапали слезы.
— Портшез давно к твоим услугам, — холодно обронил граф.
— Прошу прощения, — снова извинилась Летиция и направилась к портшезу. Свободные юбки лишь подчеркивали ее неловкость.
Руперт ждал, что брат предложит руку жене, но тот неподвижно стоял на месте, и лишь презрительная улыбка кривила его губы. Дверца за Летицией захлопнулась, носильщики подняли на плечи портшез и, уворачиваясь от экипажей, затрусили по Кинг-стрит.
Филипп круто повернулся и направился в противоположную сторону. Когда он проходил мимо Руперта, свет масляной лампы озарил его лицо, и граф Уиндхэм предстал таким, каким Руперт знал его только в детстве. Истинное лицо больше не скрывала красивая маска — на нем отразились порывы извращенной души: глаза сузились, губы злобно усмехались. Он только что причинил другому боль и от этого испытывал удовольствие.
Руперт направился к застывшей Октавии. Она не слышала, что сказали друг другу граф Уиндхэм и его жена, но по тому, что видела, поняла смысл происходившего. И теперь выражение лица Руперта поразило ее до глубины души: каждая черточка была пронизана болью; но не это заставило заледенеть в ее жилах кровь — дикий гнев затмевал призрак муки.
— Что он тебе сделал? — сама того не ожидая, тихо спросила она.
Руперт взял себя в руки.
— Этого тебе знать не нужно, — сухо ответил он, подсаживая ее в экипаж.
— В нем есть зло, — упрямо продолжала Октавия, усаживаясь на кожаных подушках. — Я это чувствую. Ты ничего мне не говоришь, а между тем хочешь. чтобы я этого человека соблазнила. Разве это справедливо, Руперт?
Он нахмурился:
— Справедливость к этому не имеет никакого отношения. Да, Филипп Уиндхэм — человек злой. Но я не позволю, чтобы он тебе навредил. Тебе вовсе не обязательно знать то, что знаю я. И нечего бояться. Филипп опасен лишь для тех, кто оказывается в его власти, а ты в его власти не будешь.
— Откуда ты знаешь?! — воскликнула Октавия. — Я же должна соблазнить его? Какую силу имеет женщина в подобных обстоятельствах?
— О, ты сама поразишься, узнав, какую. — Теперь его голос звучал легкомысленно.
— Не понимаю, почему это тебя так веселит, — посерьезнела Октавия. — Ведь ты отлично знаешь, что я имею в виду… Я буду очень уязвима, а ты сам сказал, что этот человек привык играть слабыми.
— Дорогая, ты не будешь уязвимой тем единственным образом, который так устраивает Филиппа. — Руперт откинулся назад. — Ему нравится ранить души, а не тела. А твоя душа не будет в его власти. К тому же вовсе не обязательно, — он запнулся, подбирая слова, — вовсе не обязательно жертвовать собой до конца.
Как он мог над этим шутить? Неужели ему в самом деле безразлично, будет она близка с Филиппом Уиндхэмом или нет? Вероятно, он просто смотрит на вещи по-другому. Как и все в этом испорченном обществе, где каждый играет свою маленькую игру.
Руперт закрыл глаза, как бы давая Октавии понять, что разговор окончен. На перекрестках карета замедляла ход и в окошко проникал свет от масляных фонарей: всполохи и тени пробегали по его вдруг ставшему отчужденным лицу — волевому рту, сжатым губам.
Руперт выглядел таким непреклонным, что Октавия поняла; этого человека, человека, с кем она делит ложе и чье тело познала почти так же хорошо, как и свое, убеждать бесполезно. В мгновение ока он переходит от теплого дружелюбия к ледяной властности и становится чужим. Она не умеет противостоять его воле, когда он направляет ее по выбранному им пути, не принимая при этом во внимание ее чувства. Она не в силах бороться с магнетизмом его личности, не может оттолкнуть его, когда серые глаза загораются страстью.
— Похоже, недурное начало. — Ее голос прозвучал бесстрастно.
Глаза Руперта раскрылись. Теперь они светились теплотой, а в самой глубине угадывалось восхищенное изумление. Он принялся подсчитывать ее победы.
— Ты пробудила интерес в Уиндхэме — раз, разожгла необузданное желание принца Уэльского — два, продемонстрировала себя женщиной, которой нравится пренебрегать Приличиями, — три и, наконец, пригласила к себе в дом сыграть по-крупному. — Руперт довольно улыбнулся. — Естественно, противозаконно. Судья Кеньон пригрозил леди Букингамшир, что протащит ее за повозкой и накажет плетьми за то, что она содержит игорный дом.
— Не может быть! — Глаза Октавии расширились, когда она представила, как тучная леди Букингэмшир плетется по улицам Лондона за телегой, а ее хлещут кнутом.
— Конечно. Не думаю, что даже Кеньон осмелится подобным образом наказать аристократку, — согласился с усмешкой Руперт. — Но угроза наделала переполоху.
— А каких успехов за этот вечер достиг ты? — Октавия вспомнила, как его палец заправлял в декольте непослушный сосок леди Дрейтон. — Удалось рассмотреть добычу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110