В этот момент Сперанский выглядел таким ужасающе старым, а его язык, который так часто давал умные советы, заплетался, когда министр пытался как-то все объяснить. Ему не помогло даже его образование, он делал ошибки, акцент его усилился. Он уронил свои бумаги и забыл подобрать их; он так и остался стоять на коленях, умоляя Александра не прогонять его, не разрушать дело всей его жизни на благо России. И чем более был Александр тронут в глубине души, тем более укреплялась его решимость. Сперанский сердил его тем, что внезапно стал таким жалким, что сильно усложняло его задачу – настолько сильно, что вряд ли об этом подозревал сам Сперанский.Сейчас император сложил свои бумаги и разложил перья на позолоченном приборе для чернил. Этим столом пользовалась еще Екатерина Великая. Мальчиком он часто приходил навестить ее, помогал подниматься с этого самого кресла.Он вспомнил о ней и подумал, чувствовала ли она когда-нибудь себя так, как он в эту минуту, был ли ей известен этот спазм отвращения к вещам, которые приходится делать во имя власти.Полная, улыбающаяся бабушка, так сильно его любившая. Вспоминая ее, Александр вдруг осознал, что ее спокойная благожелательность была ужасна из-за ее абсолютной уверенности в том, что, как бы она ни поступила, никто не имел права ее судить. И его тоже. Это было привилегией и тяжким бременем царей.– Я совсем не жестока по натуре, – сказала она однажды. – Но по временам мое положение заставляет меня играть роль палача.Он взглянул на позолоченные часы, стоявшие в углу стола. Теперь Сперанский, должно быть, уже добрался до дома и нашел там Балашова, начальника полиции, ожидавшего его там, чтобы огласить последнюю часть приговора Александра. К этому моменту они, вероятно, уже запихнули старика в крытую повозку, запряженную тройкой, и отправили его в ссылку в Сибирь.Он поднялся и прошел в приемную, где столпилось полно народу. Он заметил Аракчеева, тот низко поклонился и улыбнулся ему. Повсюду он видел лица врагов Сперанского, людей, которые жаждали войны с Францией, от которых в этом вопросе можно было всегда ждать поддержки.Он спокойно кивнул им всем, улыбаясь, и прошел в свои апартаменты. Оттуда он послал своего камердинера за Марией Нарышкиной. Она достаточно сильно любила его, чтобы понимать, что сейчас ему требовался не отдых, а изнеможение; в конце концов он заснул в ее объятиях. 9 В начале мая император Наполеон прибыл в Дрезден, где собралось огромное количество придворных, чтобы выразить ему свое почтение. Так же, как и в Эрфурте, здесь были короли и князья; ослепительные военные парады; самые красивые женщины Европы; на этот раз здесь была и его жена, императрица Мария-Луиза.Мария-Луиза не обладала красотой. У нее были кошачьи манеры, светлые волосы, она имела те роскошные формы, которые так обожал Наполеон; но ее заостренное личико и глазки выглядели глупыми, гораздо более глупыми и менее очаровательными, чем у императрицы Жозефины, даже во времена ее заката. Успех Марии-Луизы у Наполеона объяснялся тремя причинами: ее полным подчинением его воле; неожиданным талантом в постели, приводившим его в восторг; и рождением наследника, которого он так страстно ожидал.Он не сохранял ей верность, но всегда тепло относился к ней; и она подчинялась ему с сонливой готовностью, уверенная в себе всегда, когда речь шла о работе чувств, но не ума. Как это ни странно, он к ней сильно привязался, настолько сильно, что в минуту сумасшествия во время кризиса в ее родах приказал врачам спасать ее, а не ребенка. Когда ей рассказали об этом случае, она сладко улыбнулась и поблагодарила мужа поцелуем. Но в глубине души императрица презирала его за то, что он оказался обыкновенным ничтожным человечком, который ставил свои личные интересы выше блага династии. С любым другим она могла быть так же счастлива, как и с ним.Проводились банкеты и приемы, смотры и военные парады, все было рассчитано на то, чтобы поразить воображение русского царя мощью и возможностями французского императора. Никогда прежде Наполеон не казался настолько самоуверенным и властным. Он все еще склонялся к тому, чтобы рассматривать возможность войны с Россией как ошибку, допущенную Александром по нечаянности. Царь склонен к красивым жестам, небрежно замечал он. Вовсе не следует упускать из виду возможность того, что он помарширует туда-сюда, проведет маневры в своей огромной армии, а затем вернется назад в Петербург. Но наедине с Марией-Луизой Наполеон оставлял свое позерство.После напряженного дня и вечернего приема, на котором присутствовали сотни людей, император отправился в апартаменты жены. Она уже переоделась, вышитое золотом газовое платье было снято, сказочная диадема и ожерелье положены под ключ в шкатулку для драгоценностей. Она сидела перед туалетным столиком, накручивая светлые пряди волос на палец и поглядывая на себя в зеркало.Бонапарт уселся на ее шезлонг, сгорбившись, опустив руки между колен.– Сегодняшний прием прошел прекрасно, – заметила Мария-Луиза.Наполеон мрачно взглянул на нее.– Как обычно, – отозвался он. – Слава Богу, это был последний, завтра я отправляюсь на границу.Императрица пальцами передвинула волосы на висок и слегка нахмурилась, неуверенная в том, насколько эта новая прическа идет ей.– Я буду ужасно скучать без вас, сердце мое, – сказала она. – Может быть, он в самый последний момент остановится все же на мире.– Александр и не думает о мире. Я в течение нескольких недель подозревал об этом, хоть и вынужден был приставляться перед всеми этими дураками в Дрездене. Он уже принял решение о войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77