От Аляски до льдины в Чукотском море – рукой подать. Борясь с циклонами и туманами, пробивалось к пленникам льдов звено Каманина. А мы всё еще мешкаем. Надо спешить. Ох, как надо спешить!…
Поставили мы на самолёт новый мотор. Облетал я его над аэродромом. Всё нормально, машина ведёт себя прекрасно. Здесь же, на аэродроме, стояли два пассажирских самолёта «ПС-3» Галышева и Доронина. Скорость их была ниже, чем у моего «Р-5».
– Хороша, Михаил, у тебя машина! – восхищённо сказал Галышев, похлопывая по её борту.
Как старшего и самого опытного, мы выбрали Виктора Васильевича «старостой» нашего перелёта.
Утром семнадцатого марта втроём мы покинули Хабаровск. Я стартовал последним на своём быстроходном «Р-5», пришлось описывать в воздухе круги, набирать высоту, планировать. Пошёл снег, видимость ухудшилась.
Как ни старался не потерять товарищей из виду, всё-таки в густом снегопаде они исчезли из моего поля зрения. И вдруг перед самым носом моей машины появился тёмный силуэт, я рванул ручку управления на себя и чудом не столкнулся с самолётом товарища. Прибавив обороты мотору, вынужден был по приборам уйти вверх. На высоте двух с половиной тысяч метров я поднялся выше облаков. Ослепительно светило солнце, а над землёй бушевала метель. Судя по сводке, и в Николаевске – месте первой нашей остановки – тоже снегопад. Лететь по компасу на высоте, не видя земли, опасно. Пробиваться вниз – рискованно, можно налететь на высокую сопку, около Николаевска их много. Идти же по низам, бреющим полётом, тоже нельзя: вдруг налечу на Галышева или Доронина.
Скрепя сердце положил самолёт на обратный курс. Через два часа сел в Хабаровске. Подбегают ко мне все, кто был на аэродроме.
– В чём дело? Почему вернулся? С мотором что случилось?
– Нет, – говорю, – мотор работает как часы, самолёт тоже исправный.
– Так почему же вернулся?
– Погода плохая, поэтому и вернулся.
– Такого случая с тобой ещё не бывало!
Я рассказал о напутствии товарища Куйбышева: «Не рискуйте, действуйте наверняка!» Где уж тут лезть на рожон!
На другой день я поднялся в воздух один. В Николаевске Галышева и Доронина уже не было. Они вылетели в Охотск.
Опять мне догонять. Знаю, товарищи волнуются, на каждой посадке запрашивают: где Водопьянов? Я тоже первым делом интересуюсь, как там Галышев и Доронин. Так что хоть не было у нас прямой связи друг с другом, но нас связывала всё время какая-то невидимая нить.
Когда подлетел я к Охотску, с радостью увидел на поле два самолёта.
– Вот вы где, голубчики, наконец-то догнал!
Встретились мы так, будто бы не виделись сто лет.
Очень тяжёлым был путь от Охотска до бухты Нагаева. День был ясный, но как нас качало! Смотришь на высотомер – две тысячи двести. И вдруг – тысяча восемьсот. Какая-то неведомая сила резко швыряла машину то вниз, то вверх… Казалось, не будет конца этим чёртовым качелям! Вдобавок сильный встречный ветер. Он дул прямо в лоб. Самолёты, кажется, стоят на месте. Шестьсот пятьдесят километров мы летели шесть часов, тогда как это расстояние можно было преодолеть за три часа двадцать минут.
Мой «М-10-94» просто молодец. Хорошо перенёс отчаянную трёпку, а вот моим соратникам на пассажирских машинах порядком досталось.
Со вздохом облегчения, один за другим, сели мы в бухте Нагаева на чистый лёд. Выключили моторы. И тут машины чуть не унесло ветром… Хорошо, подоспели пограничники, удержали их за крылья и помогли крепко привязать.
Здесь нам рассказали, что в этот же день в Японии тайфун разрушил целый город и потопил несколько пароходов. Мы попали в крыло уже терявшего свою силу урагана.
Шесть томительных суток мы пережидали свирепую пургу. Выл без конца ветер, с неба сыпался сухой колючий снег, вихрился, слепил – в двух шагах ничего не видно. Куда уж тут лететь! Мы сидим в жарко нагретой комнате, а на сердце кошки скребут. Нам тепло и сытно, а каково им, ждущим нашей помощи, в насквозь продуваемых палатках на льдине, медленно кружащейся по студёной воде Чукотского моря! Но что мы можем сделать?
Как только мы уловили просвет в погоде, пошли к самолётам и увидели вместо них высокие сугробы. С помощью пограничников и местных жителей откопали машины, очистили их от снега и подняли в воздух. Курс на Гижигу!
С половины пути опять испортилась погода. Снова злющая пурга. Возвращаться нельзя – за мной летят товарищи; не видя друг друга, можем столкнуться.
С трудом преодолел я пургу. Впереди показалось море. Смотрю – чистая вода, кое-где матово поблёскивают льдины. Думаю: «Мотор один. Вот сейчас чихнёт он раз, другой, остановится – и всё… Жить останется ровно столько, сколько будет планировать машина. А скажи мне: уйди из авиации – я не уйду ни за что!…»
Обогнув обрывистый берег, я дошёл до Гижиги, нашёл посадочную площадку, глянул вниз и… ужаснулся. По углам её горят костры, а границы поля обозначены толстенными брёвнами.
Перед полётом мы сообщили по трассе нужные размеры взлётно-посадочной площадки и необходимость обозначать её границы хвоей или ветками. В Гижиге перестарались. «Аэродром» подготовили очень длинный, но узкий, а границы для «крепости» обозначили брёвнами. Наскочишь на такое бревно, и дальше вряд ли придётся лететь.
– Ну ладно, – решаю, – сяду в центре, где посадочный знак «Т» выложен.
Глядь, а он тоже брёвнами прихвачен.
Оказывается, в Гижиге в какой-то инструкции вычитали, что посадочное «Т» кладётся против ветра. Положили чёрное полотно, но так как ветер сдувал его, укрепили брёвнами.
Делаю круг, другой, третий… Но сколько можно кружиться! Надо приземляться. Сел удачно. Моей машине немного места надо для пробега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117