— Мама, мамочка, где ты?
М а т ь. Я здесь, папочка!
О т е ц. Идите сюда, мамочка, скорее!
М а т ь (вбежала, запыхавшись). Что с вами, папочка? Что случилось?
О т е ц (привстав). Магарыч с вас, суюнчи причитается!
М а т ь. Для суюнчи я сердце готова отдать!
О т е ц (обессиленно опускаясь на место). Сейчас я проверил документацию комбината за все пять лет, что я там работаю. Обнаружил недостачу…
Мать (в ужасе прикрывая рот ладонью). Ой, что вы говорите?!
О т е ц. …всего-навсего в три рубля.
Мать (медленно отходя от испуга). О боже, напугали-то как… Вначале обрадовалась было: лицо ваше сияет, суюнчи, и вдруг на тебе — недостача.
О т е ц (с угрозой). Вот теперь-то я поговорю с этим милиционером, такого жара задам — рад не будет.
М а т ь. И поделом! И начальству пожалуйтесь, а то ходят тут всякие… подумаешь!
О т е ц. А Хасана-пекаря… С ним у меня будет разговор особый! Пусть знает, как на честных людей доносы писать.
М а т ь. И правильно сделаете. И от меня ему пару слов передайте.
О т е ц. Передам. Всем достанется!
М а т ь. Пойду обрадую доченьку. Похудела бедняжка моя, глаза ввалились, не ест, не пьет — переживает, точно хворь неисцелимая вселилась.
О т е ц. Иди, мамочка, иди.
Да, здесь мне, конечно, еще придется осаду выдержать. Но посмотрим, что будет дальше. Главное — не унывать. Гм, четырехкомнатный дом, мебель неплохая, но скромная… А вон и Фарида! Ох, бедняжка, лежит на кровати, бессильно раскинув руки. Выглядит даже хуже, чем описала мать.
Ф а р и д а (слабо). Мама!
М а т ь. Я здесь, доченька. Тебе нужно что-нибудь? Или испугалась чего?
Ф а р и д а. Нет.
М а т ь. Температура не спала?
Ф а р и д а. Я не больна, мама.
М а т ь. Не надо так, доченька. Лежи, лежи. Я же вижу, что тебе плохо. Сердце матери не обманешь. А вообще нам радоваться надо: папа проверил все свои документы и обнаружил всего-навсего три рубля недостачи.
Ф а р и д а. Нет, мама. За папу я не боялась. Знаю, что он рубля чужого не возьмет. У меня… я… я хотела вам сказать про другое.
М а т ь. Говори, доченька.
Ф а р и д а. Скажу, если вы меня простите…
М а т ь. Вай, доченька, чего это тебя прощать-то, главное — чтоб ты поправилась.
Ф а р и д а. Я боюсь папу…
М а т ь. Ну что ты, дурочка, почему ты должна его бояться?
Ф а р и д а. Мама, мамочка моя миленькая…
И тут Фарида прижалась к груди матери и горько-горько зарыдала. Мамаша обняла свою доченьку и давай тоже реветь. Ну точь-в-точь моя мама. Потом взяла ладонями круглое личико Фариды, поцеловала в лоб.
— Влюбилась небось, моя глупенькая?
— Мамочка…
— Маленькая ты моя! Влюбилась — радоваться надо, а не рыдать. Ведь любовь поселяется только в чистых сердцах!
— Но я стесняюсь папы…
— Не стесняйся, и папа твой был влюблен, и я. Знаем, что это такое. Любовью прекрасен этот мир, доченька, запомни. Скажи мне, кто этот счастливый парень, который похитил твое сердце?
— Не могу сказать, мамочка.
— Кому же ты это скажешь, дочь, если не мне?
Фарида выскользнула из объятий матери, выхватила из-под подушки мою фотокарточку, протянула ей. Теща взяла карточку, взглянула — и вскрикнула, точно ненароком схватила уголек:
— Ой, боже же ты мой, да ведь это давешний милиционер! — И отшвырнула мой портрет.
Фарида, насколько я понял, ожидала именно такой реакции. Она молча перетерпела первую вспышку гнева родительницы, потом начала говорить, низко опустив пылающее лицо. Рассказала, как мы встретились в больнице, о пельменях, разговоре в милиции, о моей караульной службе у их калитки, потом о крупном объяснении в саду за кинотеатром «Марс». Теща вроде несколько смягчилась, но я все равно о трепетом душевным ждал ее первой фразы.
— Но парень он вообще-то что надо! — сказала она вдруг, после секундного молчания. — Красивый, фигуристый. И глаза вон, смотри, смеющиеся…
— Вообще он очень веселый… Такой шутник! — просияла Фарида.
И голос ее сразу стал звонким, веселым, как серебряный колокольчик. В этот миг теща повернула фотокарточку и взглянула на надпись на обратной стороне. Я ее делал в спешке, выписываясь из психбольницы, поэтому даже не помню, что там нацарапал. Осторожно заглянул через плечо тещи. «Фаридахон — девушке, делающей безболезненные уколы, на память от глотателя пельменей Хашимджана». Ну и ну, тоже мне, написал, юморист несчастный.
Теща выбежала на веранду, взволнованно закричала:
— Папа, папочка, скорее сюда, сюда! Тут такие дела назревают!
Тесть, с клеткой в руке, неторопливо повернул к дому.
— Теперь суюнчи с вас, папочка! Гоните скорее магарыч!
Тесть не спеша бросил птице, сидевшей в клетке, червяка.
— Да что у вас там стряслось? Кричишь, точно мир перевернулся.
— Нет, выложите вначале суюнчи! — заупрямилась теща, но тут же не выдержала и с быстротой пулемета пересказала мужу все, что слышала от дочери, даже чуть-чуть приукрасила, потом сунула ему мой портрет. Тесть опустил очки со лба на глаза, посмотрел на фотографию, затем несколько раз перечитал надпись на обороте.
— А что это означает — «глотатель пельменей»?
— Это он шутя написал, — пояснила теща. — А вообще, оказывается, он очень любит пельмени.
— Выходит, этот парень и есть Кузыев? — задумчиво проговорил мой тесть, опять вглядываясь в мое фото. — Его имя, можно сказать, сейчас гремит, сам в начальство выходит… Ну, мать, скажу тебе, неплохой вкус у твоей дочки, отнюдь неплохой… — Тесть и теща некоторое время молча глядели друг на друга, потом захохотали во все горло, ударяя себя по бедрам. Мне показалось, что Фарида тоже присоединилась к ним, потому что очень уж весело и громко застонали пружины кровати.
— Ой, ой, держите меня, упаду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83