— Машхурды хотите?
— С удовольствием. А если у вас еще найдется и немного творога…
Я, видно, здорово проголодался, пока разыскивал Мамаразыка-ака, — умял две порции.
— Если не ошибаюсь, вы лейтенант Кузыев? — спросил пенсионер, когда мы тронулись.
— Да, а как вы узнали? — поразился я.
— Очень просто. Не отказываетесь от еды, — улыбнулся мой спутник. — Мне вас именно таким и описали.
— Правильно описали. Люблю поесть, — согласился я.
— Признаться, сынок, я давно хотел познакомиться с вами.
— Не может быть… — смутился я.
— Да, да, после того, как вы взяли группу Адыла Аббасова.
— Правда?
— Еще бы, вы показали немалую сообразительность и храбрость, Хашимджан. Но и это дело ваше не менее важно.
— Какое дело?
— Да это самое — широкое привлечение общественности к работе милиции.
— Не я это придумал, а Салимджан-ака.
— Нет, сынок, это время придумало.
— Некоторые сомневаются, говорят, ничего не получится.
— Они еще поймут, что ошибались.
Война хапугам!
Атаджанов и Мамаразык-ака долго сидели на диване, пили чай и предавались воспоминаниям: о том, кто из общих знакомых умер, кто еще жив; что некий Романовский, с которым они двадцать лет назад занимались в одном семинаре, нынче работает в Тамбове, а Пальмин, отлично владеющий узбекским языком, ушел из милиции и служит теперь в областной прокуратуре. В конце концов Салимджан-ака перешел к делу.
— Разык, ты должен помочь Хашиму: научишь его работать, опыт свой передашь, а коли нужно будет, можешь закрыть кабинет изнутри и отстегать его ремнем по мягкому месту. С сегодняшнего дня ты — внештатный руководитель отдела БХСС. Сейчас поедешь в райисполком на утверждение. Тебя ждет товарищ Умаров…
Мамаразык-ака недолго пробыл в кабинете председателя: через считанные минуты вышел обратно, чем, признаться, слегка озадачил меня. А вдруг не утвердили его? Вот будет дело, если лишусь такого опытного помощника! Умаров ведь мог спровадить пенсионера, дескать, надоели мне эти общественники хуже горькой редьки!
— Не утвердили?
Мамаразык-ака улыбнулся.
— Утвердил, обнял и пожелал успехов. — Проскрипел протезами к машине, протиснулся в кабину, добавил не без гордости:
— Умаров меня хорошо знает и помнит.
Вернувшись в райотдел, он прошел за стол, который ему выделили, прочно уселся на стуле, будто проверяя, долго ли он сможет его выдержать, потом неожиданно заговорил таким сухим официальным тоном, что я удивленно вскинулся.
— Товарищ Кузыев, у меня есть к вам три просьбы.
— Я вас слушаю, товарищ Мамараимов, — в тон ему ответил я.
— Первая моя просьба заключается в том, товарищ Кузыев, что я сам хотел бы подобрать добровольцев, которые войдут в мой отдел.
— Это можно. Только я должен утвердить ваш список.
— Конечно. Без этого никак невозможно, товарищ Кузыев.
— Так, а в чем заключается ваша вторая просьба, товарищ Мамараимов?
— Вторая моя просьба заключается в том, товарищ Кузыев, что я хотел бы ознакомиться со всеми жалобами, которые попали в отдел в течение пяти лет. Мне бы хотелось детально ознакомиться с ними.
— Вот и прекрасно! — воскликнул я, не в силах более выносить этого официального языка.
— Третья моя просьба, товарищ Кузыев: мне хотелось бы получить список всех предприятий района.
— Товарищ Мамараимов, будет исполнена и эта ваша просьба.
— Ну вот и прекрасно! — официальности Мамаразыка-ака как не бывало. — Простите за мой бюрократический тон: я просто хотел проверить, сработаемся ли мы с вами.
Ну конечно, сработаемся!..
Контрольно-ревизионное управление проводило недавно ревизию в техучилище, обнаружило крупную недостачу. Только я потянулся к телефону затребовать акты ревизии, как дверь открылась и в комнату вошла своей танцующей походкой Лиляхон.
— Товарищ Кузыев, вам письмо! — Она метнула конверт на стол, плюхнулась на диван, заложила ногу на ногу. Да, поведение этой девушки здорово изменилось с того самого дня, как ко мне приходила Фарида. Она будто следит за каждым моим шагом, по поводу и без повода врывается в кабинет, при этом ведет себя довольно странно… Вот как сейчас, например. Небрежно облокотилась на валик дивана, обмахивается какими-то бумагами, узкая юбка достигла опасной высоты…
На конверте было выведено неуверенным почерком: «Передать лично полковнику Атаджанову или младшему лейтенанту Кузыеву». Вскрыв письмо, я углубился было в чтение, но Лиля тут же прервала меня:
— О чем она пишет?
— «Она» пишет, что в магазин привезли перламутровую губную помаду.
— Все шутки шутите, — кокетливо улыбнулась Лиляхон. — А еще какие новости?
— С мая месяца ожидается повышение цен на карандаши «Живопись», которыми женщины подрисовывают глаза.
— Правда? — округлила глаза Лиля. На этот раз, кажется, она клюнула. Спросила заинтересованно: — Еще что?
— Еще… еще пишут, что нехорошо портить свое красивее лицо всякими там белилами, красками, карандашами…
Лиля разозлилась, вскочила с места.
— Никогда не видела такого легкомысленного человека! — Хлопнула дверью и ушла.
Это я-то легкомысленный, а не она! Что верно, то верно: жить не могу без шуток. Не люблю чрезмерно серьезных людей. Но письмо, которое я держал в руке, как раз было очень серьезным, и я перечитал его несколько раз.
«Уважаемый Салимджан-ака, дорогой друг Хашимджан! Тысячу раз спасибо вам за то, что доверились мне и прислали свою анкету. Вы спрашиваете у меня, доволен ли я работой милиции? Отвечаю вам от своего имени, от имени престарелого отца, любимой матушки и жены Мубарак: благодарны милиции до конца дней своих. Дорогой Салимджан-ака, вы вырзали меня из лап страшного дракона — Адыла Аббасова и наставили на путь истинный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83