По ведру из-под угля, что стояло у печки, он дал такого пинка, что оно распахнуло дверь и с грохотом полетело по коридору. Потом встал, как вкопанный, посреди комнаты и, точно настоящий артист, произнес монолог: «Сам я виноват во всем, сам. Дурак дураком. Распустил свои кадры, избаловал. Забросил воспитательную работу. Ишь ты, они желают работать честно! Чего захотели, а? Не выйдет. Давно пора усвоить, что не проживешь честно на этом свете. Не подмажешь — не поедешь. Вот так-то, милые!»
Вдруг он прервал свой монолог, приоткрыл дверь:
— Халтураева, идите сюда!
— Иду! — донесся голос из коридора.
— Быстрее, сколько можно ждать?!
В кабинет, тяжело дыша, вбежала пожилая женщина.
— В обеденный перерыв соберите всех в моем кабинете на производственное совещание. Подготовьте приказ об увольнении Анвары Адыловой. Не забудьте указать, что систематически недовыполняет план.
К перерыву дядюшка Махсум смягчился, стал тихим и ласковым, как ягненок, от давешней злобы не осталось и следа. Со всеми поздоровался за руку, справляясь о здоровье, здоровье членов семьи, родственников. Потом открыл собрание, начав свою речь издалека.
— Торговля — вообще самая тяжелая отрасль, а в последнее время работать становится все труднее и труднее. От работников требуются смелость, сноровка, хладнокровие, артистический талант. Сейчас на базе начальником такое чудовище, что странно себе даже представить: у него ненасытная пасть. Получить товар, не откупившись, — гиблое дело. На днях зашел в магазин и попросил молоденького мясника взвесить два килограмма баранины. Получив мясо, подошел к контрольным весам. Оказалось ровно два килограмма, тютелька в тютельку. Чудовище подошел к продавцу: «Плохо работаешь, брат. Не имеешь ловкости рук, раз не смог обвесить меня хотя бы на сто граммов! Подавай заявление, из тебя продавца не получится». Вот как обстоят дела на нашем фронте, — сказал дядюшка Махсум, заканчивая вступительную часть своей «воспитательной речи».
Слушатели никак не реагировали, сидели, опустив головы, не шелохнувшись, точно уснули. А дядюшка перешел ко второй, основной части своей речи.
— Предположим, что каждый продавец в день, в среднем, обслуживает двести покупателей. Если с каждого он сумеет выколотить хотя бы пять копеек, то к концу трудового дня положит себе в карман десятку. Этого не в силах учесть ни ваш ОБХСС, ни народный контроль. Надо уметь работать! Вы должны быть такими вежливыми, предупредительными, ласковыми, чтобы покупатель просто влюбился в вас, чтобы постеснялся брать сдачу в какие-нибудь там рубль или два… Верно я говорю, доченька? — обратился лектор к Шахисте.
— Неверно! — отрезала балованная «доченька».
— Что-что-что? — обалдело переспросил папочка.
— Да, неверно! — хором вскричали остальные продавщицы.
Махсум соколом подлетел к ним, точно хотел в упор вглядеться в лица взбунтовавшихся подчиненных. Продавщицы, однако, не дрогнули, стояли стеной с неумолимым выражением лица. И между ними начался следующий диалог:
М а х с у м. Дети мои, я кажется, что-то слышал, но боюсь, что ослышался. Верно ведь, ослышался?
1 г о л о с. Нет, не ослышались! Ни в одном магазине нет такого, что творится у нас!
М а х с у м. Неправда!
2 г о л о с. Вон магазин напротив нас. Работают и никогда никому не суют взяток!
М а х с у м (злорадно). Поэтому-то они никогда и не выполняют плана!
3 г о л о с. А вот и нет! В прошлом месяце они получили переходящее красное знамя.
М а х с у м. Подумаешь, знамя! Знаменем сыт не будешь. Работайте так, как велю я.
Д е в у ш к и (хором). А вот и нет! Мы хотим работать честно.
М а х с у м. Вот оно как? Халтураева, зачитайте приказ!
Х а л т у р а е в а. Не буду читать. Нет никакого приказа.
Девушки начали медленно окружать Махсума, потом с криками набросились на него и, схватив за руки и за ноги, выволокли, как мешок с салом, во двор магазина. Там стояла бочка из-под селедки, видно, девушки заранее приготовили ее: туда и втолкали своего начальника. Я понял, что давно он им осточертел, а моя записка только поставила точку.
— Погоди, то ли еще будет, если станешь подбивать грабить покупателей!
— Всех… всех увольняю! — глухо донеслось из бочки.
Девушки, громко пересмеиваясь, подталкивая друг друга, стали таскать в ведре воду и наливать в бочку. Махсум истошно завопил. Тогда Шахиста сбегала за старенькой, со сморщенной кожей, дойрой и начала играть: така-така-тум, така-така-тум. Девушки закружились вокруг бочки, хлопая в ладоши, визжа и смеясь. Тут же родилась песня:
Завезли к нам дефицит, ёр-ёр!
Будет он законно сбыт, ёр-ёр!
Вот и наступил конец, ёр-ёр!
Даткам-взяткам с этих пор, ёр-ёр!
— Девочки! — крикнула Шахиста. — Не выпускать «папочку» до вечера — наука будет! А сейчас пора открывать магазин, перерыв кончился.
Довольные собой, девушки разошлись. Дядюшка Махсум, по шею в воде, остался торчать в бочке. Я не удержался, перегнулся через ее край и шепнул на ухо Махсуму:
— О аллах, пусть таких веселых, бесстрашных девчат становится все больше и больше на горе таким бесстыдникам, как ты, и во имя облегчения работы ОБХСС, аминь!
Услышав голос «духа», дядюшка в ужасе погрузился в бочку с головой, только пузыри пошли.
Но хотя я и «дух», а почувствовал, что очень хочу есть. Направился в столовку, расположенную через улицу, напротив магазина.
Погоня
В столовой я взял порцию лагмана и принялся было с аппетитом его уплетать, но из головы не выходил дядюшка Махсум. На улице дул холодный, пронизывающий ветер. «Как бы он не вмерз там в бочку, — думал я с опаской. — Жалко все-таки». Наскоро опорожнив косу, я побежал к бочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83