— Вы так же обещаете Уста буве уже десять лет.
— Я тебя не обманываю, братишка, ну иди же…
— Нет. Напишите расписку — тогда добрею.
— Я тебя, наглеца, завтра же выгоню с работы! — опять вышел из себя раис-ака.
— Если сможете, увольняйте сегодня, сейчас же! Лучше гулять безработным, чем обслуживать людей в такой темной и сырой дыре!
— Хорошо, какую написать тебе расписку? — опять упал в кресло председатель.
— Будет достаточно, если напишете, что если с завтрашнего дня не начнете строительство новой парикмахерской, не называть вас раисом.
Председатель вскочил, хотел было дать пинка нашему столу и уйти, но вовремя вспомнил про свею недобритую голову и, вздохнув, сел на место. Потом вынул из кармана шариковую ручку, сорвав со стены какую-то красотку и написав на обороте расписку, протянул мне в окно.
— На, держи, наглец, держи, нахал! Доволен теперь?
— Нет, недоволен, — сказал я, возвращая ему расписку. — Тут печати не хватает.
Раис-ака опять начал багроветь.
— Если бы ты был моим сыном — выпорол бы самым широким ремнем за такое издевательство! — С этими словами он выудил из кармана печать и с силой шлепнул ею по расписке.
— Бери и добривай поскорей, сын шайтана!
— Сию минуту, дорогой раис-ака!
Пена на голове клиента, оказывается, давно засохла. Пришлось начинать все сначала. Оба мы молчали. Я работал молча, он сидел молча, лишь иногда встречались наши взгляды. На душе у меня, правда, кошки скребли. Думал, вот встанет сейчас, пойдет прямо в правление и подпишем приказ о моем увольнении, да еще заодно и Уста буву прогонит! Натворить-то натворил я, а хлебать придется старику.
Но к счастью, поднимаясь с кресла с сияющей, как никелированный шарик, и гладкой, как яйцо, головой, раис-ака вдруг так захохотал, что верьте — не верьте, вся наша клетушка заходила ходуном, двери распахнулись, а створки окна захлопнулись сами собой!
— Ну и сыграл ты со мной штуку, — сказал он, нахлобучивая тюбетейку. — Столько уж лет на свете живу, а такого еще не видывал. Как тебя зовут?
— Хашимджаном.
— Чей будешь?
— Сын тракториста Кузыбая. Знатного механизатора.
— А-а, так это ты — Хашимджан? Тот самый, который… Ага, ага, понятно… Будь ты чуть постарше, принял бы тебя на работу экспедитором. Ох и мастер ты, оказывается, добиваться того, что тебе нужно. На, держи вот эти деньги, купите на них, пока что, бритв, помазков и тому подобного… Но, но, откажешься — не видать вам нового помещения, как своих ушей.
Деньги я взял, но заставил его тоже взять с меня расписку, так что мы были квиты. И расстались друзьями.
Надо сказать, раис-ака сдержал слово. На другой день явился главный инженер колхоза, обмерил рулеткой место будущей парикмахерской, записал в блокнотик, сколько и какие строительные материалы потребуются. А через пятнадцать дней все было готово: мы получили помещение с широкими окнами, просторной прихожей и даже небольшой подсобкой, где мы со старым мастером могли попить чайку, пообедать. На шестнадцатый день мы с Уста бувой трудились, как муравьи, — таскали вещи в новое помещение. На семнадцатый только собрались было с новыми силами наброситься на головы и бороды своих односельчан, как вдруг Уста буве стало плохо. Несколько дней я работал в одиночестве. И вот как-то рано утром в парикмахерскую вошла тетушка Хайри, жена старого мастера.
— Муж хочет повидать тебя, — сказала она и зарыдала.
— Как он себя чувствует? — спросил я, опешив.
Тетушка ничего не ответила, повернулась к выходу. Я поспешил за ней.
Уста-бува выглядел очень плохо. Он лежал с закрытыми глазами, бессильно откинув голову. Его внуки, правнуки — бородатые дяди, парни моего возраста, малыши — все сидели или стояли вокруг него. Иные гладили ему руки, другие массажировали ноги, остальные ждали своей очереди. Всем хотелось как-то облегчить страдания любимого дедушки.
Старый мастер вдруг открыл глаза.
— Эй, ха, Хашимджан, ты пришел, сынок?
— Пришел, дедушка.
— Не бросай наше ремесло, сынок. Пусть не пустует наша парикмахерская.
— Не брошу, дедушка.
— Будь всегда честным и чистым.
— Буду стараться, дедушка.
— Служи всегда людям, дитя мое… Дети мои… — С этими словами Уста-бува резко дернулся и умолк. Рука его безжизненно свесилась с кровати.
— Дедушка! — закричал я.
— Дедушка! — сотрясся дом от криков и рыданий внуков и правнуков, родных и близких Уста бувы.
Я никогда еще в жизни так не плакал, как в тот день. Я, не задумываясь, умер бы вместо Уста бувы, если бы он мог жить вместо меня. Целую неделю я плакал, даже во сне вскрикивал: «Дедушка! Уста бува, мой дорогой!..»
Но, как вы знаете, во всем кишлаке нашем не сыщешь человека, способного так быстро справиться с горем и печалью, как я. Вообще, у меня такое свойство: один глаз плачет, а другой в это время смеется. В память дорогого мастера я решил как можно скорее приняться за работу. Написал на куске жести крупными буквами: «ПАРИКМАХЕРСКАЯ ИМЕНИ ПОКОЙНОГО УСТА БУВЫ АКРAMА» и повесил прямо над дверью. Вместо прейскуранта, который должен висеть в нашем «зале ожидания», вывесил такое объявление:
1. Учащиеся-отличники обслуживаются бесплатно.
2. Двоечники платят в двойном размере.
3. Старики обслуживаются вне очереди.
а) При желании» если им нездоровится, они могут вызвать меня на дом. Прибегу сию минуту.
4. Плачущие детишки будут выгоняться вон, чтоб не росли трусами.
Администрация: главный мастер-парикмахер
Хашимджан Кузыев.
Пока я ходил в трауре, мои односельчане, оказывается, здорово обросли. Работы было много, однако я быстренько справился с ней. Ведь в проворстве и ловкости мне не откажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83