— Опять началось… — с беспокойством произнес толстяк.
— Не верите? Могу сказать больше: я сам служу в милиции. Сержант Хашимджан Кузыев.
— А может быть, вы полковник? — пошутил коротышка.
Я решил тоже ответить шуткой:
— Пока нет, но буду и генералом.
Долго еще после этого старался я доказать свою нормальность. Назвал имена коллег, начальников, но никак не мог признаться, почему оказался ночью на улице чуть не в голом виде: боялся прослыть трусом.
— Сегодня убежали? — только и отреагировал на всe это длинный.
— Откуда?
— Ну из больницы этой.
— Я же говорю вам, что не болен. Только…
— Что — только?..
Я решился:
— Только сегодня вот на грабителей нарвался — хоть верьте, хоть нет — они раздели меня. Эта чистейшая правда.
— Не бойтесь, я все объясню вашему лечащему врачу, чтобы у вас не было неприятностей. В конце концов, вы ничего плохого не совершили: не дебоширили, не били стекол. Просто вышли прогуляться по городу, подышать свежим воздухом. Разве не так? — голос его звучал мягко, заботливо.
— В общем-то так: я вышел погулять.
— Вот это другое дело. Наконец-то признались…
— Но я не сумасшедший.
— А я разве утверждаю, что сумасшедший? Вы здоровы, вполне здоровы.
— Если здоров, то отпустите меня!
— Не кричи! — прикрикнул сердито коротышка, который задремал, прижавшись ко мне, а теперь очнулся.
Опять все полетело вверх тормашками. Сам накликал беду на свою голову. Уподобился тому лжецу, у которого сгорел дом. Не знаю, читали вы эту притчу или нет, но я прочитал ее еще в четвертом классе и помню до сих пор. Она вот о чем: жил-был человек и вот он однажды решил испытать, насколько может положиться на своих соседей. Начал кричать: «Пожар! Помогите!», хотя никакого пожара не было и в помине. Прибежали соседи, глядят — все тихо-спокойно! А лжец пояснил, что пошутил. Обиженные люди разошлись. Но на другой день дом того человека загорелся вправду. Забрался лжец на крышу, кричит, плачет, призывая на помощь, а никто не идет. Все думали, что он опять их разыгрывает. Так и сгорел дом того человека. И я похож сейчас на него. Что бы я ни говорил, все равно не поверят. Точка. Хашимджан Кузыев сумасшедший. И никуда теперь не денешься. А раз так, почему не повеселиться еще немного? Если усыпить бдительность провожатых, кто знает, возможно, удастся убежать у самых ворот больницы.
— Хотите спляшу вам? — предложил я.
— Ну-у, вы и плясать умеете?
— Неподражаемо. Все танцы. Но особенно «Андижанскую польку».
— Пока не надо. Мы обязательно приедем посмотреть, как вы пляшете. А вот и дом ваш. Приехали.
Машина остановилась у железных ворот. Над ними аршинными буквами написано «Городская психиатрическая лечебница». Надпись освещалась яркими лампочками.
Створки ворот бесшумно разъехались в стороны, машина въехала на территорию больницы. Тут же подошла женщина в белом халате.
— Выходи! — приказал толстяк.
Я шагнул к выходу и вдруг взвыл не своим голосом:
— Ой-ой, нога!
— В чем дело?
— На ногу наступили, я же в носках, а вы в сапогах.
Милиционер-коротышка сердобольно нагнулся, чтобы посмотреть, не повредил ли мне чего. А я перепрыгнул через толстяка и бросился в темноту…
Так мы целый час играли в прятки. На территории больницы сад — больше гектара, здорово мы там набегались. Трое-то не смогли бы меня поймать, но им подоспела подмога: два врача, два сторожа. И пять таких же, как я, сумасшедших. Особенно один из них — парнишка моих лет — здорово досаждал мне: бегал, точно гончая собака, издавая вопли, точно участник козлодрания. Он-то и доконал меня. Пришлось сдаваться. А еще свой!.. Меня тотчас окружили, ввели в приемную, уложили на жесткий деревянный диван, покрытый простыней. Четверо взялись за руки, ноги. Как я ни брыкался, кто-то спустил мне трусы и — какой стыд! Симпатичная девушка, примерно одного возраста с моей сестренкой Айшахон, с алым, как яблоко, лицом, вонзила что-то острое в мягкое место. Тут мне все стало безразлично, и я уснул крепким здоровым сном.
Крылатые люди
Не знаю, когда я проснулся: на другой день или через день, а может быть, и через неделю. Проснулся я, открыл глаза и не пойму, сколько времени, где нахожусь… В комнате горит ровный голубоватый свет, стоят четыре койки. В проходе, на самой середине комнаты, стоит человек. Он застыл, как статуя, уставившись в потолок. На стенах висят картины. На одной изображено море, голубые волны бьются о берег, на котором растут зеленые ели. В синем небе порхают птицы… На другой картине — долина между двух отрогов гор, вернее, не долина, а целое море тюльпанов. На них льются алые лучи солнца, поднимающегося из-за скал: вся долина пылает алым пламенем. Девочка лет десяти-двенадцати собирает цветы. Глядя на эту картину, я почему-то почувствовал себя легко-легко, и захотелось мне оказаться там, в этой долине, рядом с девочкой, бегать с ней вперегонки и собирать тюльпаны, громко смеяться и радостно кричать. «Неужели я в доме умалишенных? — подумалось. — А может, я попал на курорт?» Где-то неподалеку слышны крики…
Человек, застывший, как статуя, посреди комнаты, все еще продолжал стоять. Мне показалось, что он даже похрапывает потихоньку.
Шум снаружи, который, по-видимому, и разбудил меня, усилился. Завернувшись в простыню, я поспешил туда.
Под большой чинарой лежали человек шесть, на ветвях чинары тоже были люди. Только эти висели: кто зацепился за сук рубахой, кто — пижамными штанами. Висят себе, как переспелые груши, а врачи и сестры носятся вокруг, просят, увещевают. Кто тащит лестницу, кто бежит с одеялом.
— Ой, вы уже проснулись?
Обернулся, смотрю — та молоденькая девушка, которая сделала мне укол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83