– Уже началось, доктор.
– Схватки есть?
– Больше часу продолжаются. Каждые две минуты.
Дон Франсиско де Альменара огляделся вокруг и заметил, что нужна повитуха. Дон Бернардо смущенно извинился – он не знал, что ее присутствие необходимо. Доктор написал на бумажке два имени и два адреса, и сеньор Сальседо позвал Хуана Дуэньяса:
– Вези первую. А вторую только в том случае, если первую не застанешь дома.
Потом он повел доктора в спальню, но прежде чем войти, как воспитанный человек и ревнивый муж, постучал костяшками пальцев. Донья Каталина сдавленным голосом ответила: «Войдите». Она облачилась в свою сорочку новобрачной, поверх которой накинула просторный халат, и лежала на двух набитых шерстью подушках. Доктор Альменара придержал дверь и мягко обратился к дону Бернардо:
– Вам лучше подождать там.
Сеньор Сальседо сделал шаг назад, чувствуя себя униженным. Что намеревается делать почтенный доктор Альменара наедине с его женой? Минуты шли невыносимо медленно. Через толстую дубовую дверь еле слышалось тихое бормотанье, и, когда доктор впустил сеньора Сальседо, тот ринулся в «святилище», как называл их спальню с первого дня брака. Доктор Альменара приостановил его.
– Все идет нормально, – сказал доктор. – Расширение началось.
Повитуху уже доставили. Это была невысокая, худая женщина с пергаментным цветом лица, одетая в старую юбку, на голове тока.
– Добрый вечер, Виктория, – обратился к ней доктор. – Все идет правильно, только нельзя давать ей спать. Приготовьте роженице полынный отвар.
Проворная Модеста хотела было побежать вслед за повитухой, но дон Бернардо остановил ее.
– Тебе надо идти спать, – сказал он. – За сеньорой будет ухаживать Бласа. – И, обернувшись к Хуану Дуэньясу, который неподвижно стоял в дверях и глядел на него, распорядился: – А вы, Хуан, ждите внизу. Еще неизвестно, может, вы нам понадобитесь.
Донья Каталина послушно выпила отвар, но он, по-видимому, не оказал никакого действия. И все же расширение продолжалось. Повитуха то входила в спальню, то выходила.
– Расширилось достаточно, доктор, но я не вижу, чтобы сеньора как-то участвовала. Она совершенно пассивна.
– Дайте ей ревень.
Пациентка потерла себе живот листом ревеня. При каждой схватке она прятала лицо в подушку, но не старалась напрячься.
– Тужьтесь, – говорил доктор. Замешательство усиливалось.
Доктор сел на низкий табурет. Услышав стоны роженицы, обернулся к ней.
– Тужьтесь!
– Я не могу, доктор.
Дон Франсиско де Альменара поднялся. Головка видна, она маленькая.
– Почему она, черт возьми, не выходит? – недоумевал он.
Но прошло еще полчаса, а все было по-прежнему. Отверстие расширилось, однако донья Каталина не делала никаких усилий.
– Виктория! – крикнул, наконец, доктор, теряя терпение. – Пожалуйста, принесите кресло для рожениц!
Сам дон Бернардо помог занести кресло в спальню. Это было сооружение из дерева и кожи – сиденье находилось ниже, чем подставка для ног, и на поручнях были два ремня, чтобы пациентка могла, напрягаясь, за них ухватиться. Повитуха и кухарка Бласа помогли донье Каталине перебраться в кресло. Исхудавшая роженица с задранными кверху ногами и белевшими на черной коже ягодицами представляла зрелище жалкое и нелепое. Наступили схватки, и доктор сказал: «Напрягитесь!». Она сморщила лицо, но когда боль отпустила, начала беспокоиться и раздраженно приказала мужу выйти и ждать в соседней комнате, – ей-де неприятно, что он видит ее в таком ужасном положении. Дон Бернардо никогда не думал, что рождение ребенка это такой долгий и мучительный процесс.
В половине третьего ночи 31 октября 1517 года расширение отверстия практически завершилось, но ребенок не выходил, а донья Каталина только кричала, но ничего со своей стороны не предпринимала, чтобы ускорить роды. И в этот момент доктор Альменара произнес фразу, которая потом разнеслась по городу: «Ребенок приклеился!» – сказал он. Как раз в этот миг произошло нечто немыслимое: головка младенца исчезла из виду, а вместо нее показалась ручка с раскрытой ладошкой, которая помахивала, как бы прощаясь или приветствуя. Да так и осталась, только поникла и увяла, вроде пениса, между раздвинутых бедер дамы.
– Этот негодник перевернулся, – воскликнул доктор вне себя от ярости. – Хватайте его, да побыстрей.
Повитуха открыла свою корзину, достала фляжку с укропным маслом и кусок сливочного масла, растерла оцепеневшую ручонку обоими снадобьями и быстро, очень профессиональным и умелым движением засунула ее обратно в материнское лоно. Пациентка не сопротивлялась, а когда заметила, что доктор снимает с пальца перстень с изумрудом и кладет его на ночной столик, на нее нашла неодолимая слабость, словно доктор обезоружил свою руку, и теперь всю ответственность возложил на нее, донью Каталину. Совершенно неожиданно произошло, однако, нечто противоположное. Она внезапно ощутила в животе руку доктора – он ухватил плечико младенца своими тонкими пальцами и повернул его так, что маленькая головка снова появилась в устье матки. Донья Каталина, которая, позабыв о приличиях, вопила и бранила всех присутствующих, почувствовала в тазу прилив энергии, завизжала, напряглась изо всех сил, подбадриваемая повитухой: «Так, так!» и, внезапно, окровавленный комок розового мяса вылетел, как пушечное ядро, с такой силой, что доктор еле увернулся от удара по голове, и ребенок упал на белое полотенце, которое повитуха держала наготове развернутым.
– Мальчик! – воскликнула она с изумлением. – Какой крохотный, ну прямо котенок.
В спальню вбежал дон Бернардо, и доктор Альменара, мывший в тазу руки, испытующе глянув на него, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132