– Бедный мальчик, – сказала Бакалейщица, – не понимаю, как ему удалось утопить взрослого офицера.– В таком возрасте все ищут подвигов, – спокойно объяснил Коммерсант.Эти мужчины совсем как дети, подумала Парикмахерша. Утопить человека у них называется подвигом.– Возраст такой, – сказал Коммерсант. К ним опять возвращалось забытое понятие возраста, воздвигая между ними возрастные барьеры…– А ведь молчал, – затрясла головой Старуха, – Обо всем рассказывал, а об этом молчал…– У меня такие дети, – сказала Бакалейщица. – Что-нибудь сделают – и молчат. Хоть ты дух из них вон – не скажут ни слова.– Мог бы признаться раньше, – сказала Парикмахерша.– Это не так просто, – возразила Студентка. – Нужно собраться с духом, ведь идешь на верную смерть. Он мог бы и вовсе не признаваться, его бы не заподозрили, но он поступил как мужественный человек. Он дважды поступил как мужественный человек: и когда признался, и когда утопил этого офицера.– Ну, знаете, если это называется мужеством… – Парикмахерша не кончила фразы, заметив, как дрогнула профессорская борода.– Утопил офицера! – воскликнул Профессор. – Кто вам сказал, что он утопил офицера?Коммерсант отвернулся к окну:– По-моему, он сам в этом признался.– Он солгал. Я был все время возле него, он барахтался у самого берега, учился плавать.– Он не умел плавать? – удивилась Парикмахерша. – Как же он мог кого-то утопить, если он сам не умел плавать?– Теперь его убьют, – сказала Старуха. И заплакала.– Его бы все равно убили, – резонно заметил Коммерсант. – Что же лучше: чтоб убили одного или семерых? Простая арифметика.– Не такая простая, если приходится умирать самому, – сказал Профессор.– Это субъективный взгляд, – сказал Коммерсант. – А в данном случае нужно рассуждать объективно.Старуха спросила, почему же он, Коммерсант, в интересах объективности не взял вину на себя? Ведь и тогда была бы та же арифметика: один вместо семерых.Коммерсант ответил с ледяным спокойствием:– Почему именно я должен был рассуждать объективно? Здесь есть люди постарше… – при этом он посмотрел на Старуху, затем на Профессора и наконец остановил взгляд на Бакалейщице. Он и прежде любил остановить на ней взгляд, но теперь в этом было что-то новое и обидное.Старуха вышла на лестницу, словно для того чтобы посмотреть вслед Почтальону, как не раз смотрела вслед уходившим от нее сыновьям.– Дверь открыта, – сказала она, возвращаясь.– Они сняли охрану, – сказал Профессор, выглянув в окно.– Значит, мы свободны? – уточнила Парикмахерша.Все были свободны, но все оставались на местах. Корабли благополучно причалили к берегу, но никто не спешил сойти на берег.
– Зачем он взял вину на себя? – недоумевала Парикмахерша. – Чтобы спасти нас? Но ведь мы были так мало знакомы…– Это вы не были с ним знакомы, а я любила его, как сына. Как внука. Всякий раз, когда мне было плохо, он приносил мне письмо. – Старуха беспомощно огляделась по сторонам, ища письмо, потому что сейчас ей было особенно плохо.– Мы тоже были ему не чужие, – сказала Бакалейщица. – Я относилась к нему с большой симпатией.Студентка усмехнулась:– И этого достаточно, чтобы отдать за вас жизнь?– Почему за меня? Скорее за вас, вы ближе ему по возрасту.Парикмахерше Почтальон тоже нравился, хотя, к сожалению, они были мало знакомы. Газет она не читала, а писем ей никто не писал. И она никогда не могла подумать, что он, для кого она не была даже адресатом…– Почты сегодня не будет, – сказал Коммерсант. И увидел в руках у Старухи письмо.Все-таки она получила письмо. С опозданием, но получила. Как она была благодарна этому мальчику, что в такую минуту он не оставил ее без письма! Она подошла к серванту, чтобы поправить салфетку, и под салфеткой обнаружила письмо. И это было – как возвращенная молодость.– Что же нам пишут? – осведомился Коммерсант. – На конверте нет адреса, это значит, что письмо адресовано всем. Дайте-ка я прочитаю.– Нет, – сказала Старуха, – только не вы.Она читала медленно, как читала когда-то в начальной школе, потому что что-то вдруг случилось у нее со зрением и с голосом тоже:
Живите долго. Когда почувствуете, что осталось впереди мало лет, считайте годом день или час, и опять впереди у вас будет вечность. Так, вероятно, поступают бабочки, которые живут один день. Каждый, кто живет, проживает вечность, только измеряется она по-разному. Моя вечность подходит к концу, а ваша пусть подольше не кончается. Извините, что не смог доставить вам это письмо, как положено почтальону.
– Тот же почерк, – сказала Старуха-манекенщица. – Значит, это он писал письма, которые продлевали мне жизнь.– Продлевали нам жизнь, – сказала Студентка.– И теперь он снова продлил нам жизнь, – сказала Бакалейщица.Коммерсант посмотрел на часы, которые опять показывали часы, а не годы и столетия.– Изобретатель вечности, – сказал Коммерсант.Теперь стало ясно всем, что это он, Почтальон, изобрел для них вечность. Профессор считал это поистине великим изобретением. В ответ на замечание Коммерсанта, что вечность существует объективно и независимо от нас, Профессор возразил, что Иногда ее стоит заново изобрести, чтобы сделать доступной человеку.
– Жизнью пользуйся живущий, – сказал Коммерсант.– Это правда, – вздохнула Бакалейщица. Это была нелегкая для нее правда. Ей было искренне жаль этого мальчика, этого Почтальона, но ведь они, в сущности, только начали жить. Они с Коммерсантом только начали жить.Она придвинулась к Коммерсанту, но он отодвинулся от нее: разница лет встала между ними, как стена, и было не преодолеть возрастного барьера. И не только возрастного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9