Генерал сощурился, словно хотел что-то возразить, но промолчал.
Кеслингер вызвал Дитриха и, кивнув на Силантьева, сказал:
- Обращаться хорошо, обед - как для меня. И верните генералу сапоги, Дитрих.
* * *
- Мы нашли фортепиано, штурмбаннфюрер! - сказал Дитрих, неумело скрывая радость.
- Фортепиано? В этой дыре?
- В школе, штурмбаннфюрер. Эти идиоты танкисты уже успели погасить несколько сигарет о клавиши, но инструмент цел. Сейчас его должны привезти... Кажется, уже привезли.
За окном рыкнул останавливающийся "бюссинг" и солдаты загомонили, сгружая громоздкий инструмент.
- Осторожнее! - прикрикнул Дитрих, когда они внесли фортепиано в комнату. Кеслингер поставил табурет и откинул крышку.
В последний раз он сидел за клавишами в Магдебурге, три месяца тому назад. И уж никак не ожидал, что в этой глуши найдется хоть какой-то инструмент. Штурмбаннфюрер осторожно взял аккорд, другой... В принципе, на таком дерьме он еще не играл, но многое в жизни нужно делать в первый раз. Уже то, что в этой дыре нашлось фортепиано, есть маленькое чудо. Его даже, кажется, настраивали!
Любовь к музыке Кеслингеру привил дед.
Он помнил его слова о том, что хороших офицеров у рейха много, но значительно меньше у рейха хороших офицеров, которые умеют играть на рояле. Штурмбаннфюреру трудно было судить, что далось ему лучше - военное искусство или же музыка. Иногда казалось, что музыка.
Особенно во время войны.
Даст бог, после всей этой заварухи можно будет оставить службу и заняться исключительно музыкой.
Кеслингер с сожалением захлопнул крышку - нужно было ехать в штаб дивизии и возиться с этим ослом Фогелем.
Впрочем, туда и обратно можно обернуться за два часа, если не тратить времени на ерунду и если не появятся русские самолеты. Если у них еще остались самолеты.
* * *
Как и планировал Кеслингер, поездка к Фогелю заняла совсем немного времени. Правда, полковник приглашал остаться и пообедать, что в принципе было не лишним - хорошие отношения складываются обычно за рюмками и тарелками - но Кеслингер вежливо отказался, сославшись на срочные дела. Фогель, кажется, не особенно переживал, да и черт с ним, думал штурмбаннфюрер, трясясь в своем "хорьхе" по пыльному проселку.
Русские самолеты, хотя и появились, вреда Кеслингеру тоже не нанесли. Пятерка неуклюжих ТБ-3 прошла над лесом в нескольких километрах правее дороги, и их тут же сожгли налетевшие "фокке-вульфы". Когда бомбардировщики, пылая и разваливаясь, падали на деревья, водитель Кеслингера, совсем молодой доброволец из Хаммельна по имени Йозеф, победно вскрикивал, после чего каждый раз извинялся:
- Простите, штурмбаннфюрер...
Кеслингер добродушно похлопал его по плечу и угостил сигаретой. Йозеф чрезвычайно гордился, что его имя совпадало с именем самого доктора Геббельса. Даже в кабине, на приборной доске, имелся вырезанный из журнала и заботливо прикрытый кусочком плексигласа портретик министра пропаганды. Штурмбаннфюрер некстати вспомнил увиденную во взятом Минске русскую карикатуру:
Геббельс в виде злобной обезьянки. Очень похоже, подумал тогда Кеслингер, а сейчас представил, что случилось бы, попадись эта карикатура Йозефу.
Пообедав - Дитрих, как всегда, оказался непревзойденным поваром штурмбаннфюрер выпил-таки рюмочку своего гренобльского коньяку и подумал, а почему бы не пригласить русского на импровизированный концерт. Не для солдат же играть... Даже Дитрих гораздо более подходил в качестве адьютанта, нежели благодарного слушателя.
Поэтому штурмбаннфюрер распорядился привести пленного. Генерал выглядел отдохнувшим, на ногах его появились сапоги. Правда, немецкие - его собственные найти оказалось невозможно.
- Присаживайтесь, Силантьев, - предложил Кеслингер. - Как вам обед?
- Благодарю, очень вкусно.
- Готовил мой адьютант, шарфюрер Дитрих.
Ограниченный, но верный человек. Любите музыку, генерал?
- Люблю.
- Не возражаете, если я немного поиграю?
Мне нужен слушатель.
- Разумеется. Хотя согласно глупым заблуждениям, русским свойственны только гармошка и балалайка, - улыбнулся генерал. Улыбка сделала его лицо еще более молодым, и Кеслингер в очередной раз усомнился, тот ли он, за кого себя выдает.
- Шопен? Бетховен? - осведомился Кеслингер.
- Лист, если можно, - попросил Силантьев. Штурмбаннфюрер хмыкнул и заиграл.
Генерал слушал вдумчиво, как человек, понимающий и любящий классику. У Кеслингера уже давно не было слушателей вообще, а Силантьев явно оказался не самым плохим... Когда штурмбаннфюрер взял последний аккорд, генерал неожиданно сказал:
- Вы позволите мне?
- Что? - не понял Кеслингер. - А-а... Вы умеете? Извольте.
Генерал сел на табурет, вздохнул, зажмурил глаза и заиграл. Он играл Грига, "Песню Сольвейг", в переложении для фортепиано. Кеслингер считал себя очень хорошим пианистом и слышал добрый десяток еще лучших, но это... Слов для описания игры Силантьева у штурмбаннфюрера просто не было. Сказать, что он играл, как бог - значило промолчать. Старый разбитый инструмент, практически не настроенный, рождал кристально чистую мелодию, сам Григ упал бы на колени, случись ему услышать это.
Кеслингер даже не заметил, что генерал доиграл до конца. Несколько минут в комнате висела тишина: штурмбаннфюрер стоял у стены, прикрыв глаза, а Силантьев задумчиво тер щеки с проступившей реденькой щетиной.
- Сыграйте еще, - попросил Кеслингер, не открывая глаз. - Вы великий мастер, герр генерал. Где вы учились?
- В Москве. В музыкальной школе, - равнодушно сказал Силантьев. - Еще? Пожалуйста.
На сей раз произведение было принципиально иным:
1 2 3 4