Чугунов . Да, другой раз просто не из чего дело затеваешь.
Павлин . Только что от всех знакомых господ неудовольствия.
Чугунов . Да ведь мы никого не обидели: нам все отказывают, еще ни одного дела не выиграли.
Павлин . Так ведь убытку много: проторы платим да подьячих кормим.
Чугунов . Кто ж их кормить-то будет? Ведь и они кушать хотят, люди тоже.
Павлин . Не считаю я их за людей, сударь.
Чугунов . Напрасно. Ведь и я подьячий, Павлин Савельич.
Павлин . Знаю-с.
Чугунов . А знаете, так будьте поучтивее. У меня таких-то хамов, как вы, полтораста животов было.
Павлин . Было, да прошло.
Чугунов . Да, прошло; был барином, а теперь вот сутягой стал да холопские разговоры слушаю.
Павлин . Нельзя и не говорить; поневоле скажешь, коли вы барышню только смущаете. Можно вам теперь, сударь, кляузы-то бросить и опять барином зажить: золотое дело имеете.
Чугунов . Имею.
Павлин . По милости нашей барышни у госпожи Купавиной всем имением управляете, – ведь это легко сказать! Да оно и видно: и домик обстроили, и лошадок завели, да и деньги, говорят…
Чугунов . Заговорили уж, позавидовали!
Павлин . Нет, что ж, давай Бог, наживайтесь!
Чугунов . Да и наживусь, и наживусь. Разговаривай еще! Посмотрю, что ль, я на кого! Я видал нужду-то, в чем она ходит. Мундир-то мой помнишь, давно ль я его снял? Так вытерся, что только одни нитки остались; сарафан ли это, мундир ли, не скоро разберешь.
Павлин . Барыня молодая, добрая, понятия ни об чем не имеют; тут коли совесть не зазрит…
Чугунов . Зачем же ты совесть-то? К чему ты совесть-то приплел? В философию пускаться тебе не по чину…
Павлин (взглянув в окно) . Барышня идут. (Уходит.)

Корнилий в белом галстухе и белых перчатках выходит из гостиной, отворяет обе половинки дверей и становится слева.

Явление третье

Чугунов встает со стула и становится невдалеке от двери в гостиную, за ним по линии к выходной двери становятся: подрядчик , потом староста , потом маляр и столяр . Мурзавецкая одета в черную шелковую блузу, подпоясанную толстым шелковым шнурком, на голове кружевная черная косынка, которая, в виде вуаля, до половины закрывает лицо, в левой руке черная палка с белым, слоновой кости, костылем. Проходит медленно и не глядя ни на кого от дверей передней в гостиную. Все стоящие в зале поочередно целуют ее правую руку. За ней, в двух шагах, проходит, опустя глаза в землю, Глафира , одета в грубое черное шерстяное платье. Потом две приживалки , одетые в черное. Павлин идет с левой стороны Мурзавецкой и, почтительно согнувшись, несет на руке что-то вроде черного плаща. Корнилий , пропустив всех, входит в гостиную и затворяет двери.

Явление четвертое

Чугунов , подрядчик , староста , маляр , столяр , потом Павлин .

Староста . Ах, матушка! Дай ей, Господи! Создай ей, Господи!.. И костылек-то все тот же.
Подрядчик . Разве помнишь?
Староста . Да как не помнить? Тоже, как крепостными-то были…
Подрядчик . Так хаживал по вас?
Староста . Еще как хаживал-то!

Выходит Павлин .

Павлин . Не в час, господа, пришли.
Чугунов . Что так?
Павлин . И докладывать-то не смею. (Чугунову.) Наказанье нынче, сударь Вукол Наумыч, с прислугой. Сливок вскипятить не умеют, либо не хотят, что ли. Только и твердишь, чтоб пенок как можно больше, потому барышня страсть их любят. В такой малости не хотят барышне удовольствия сделать, ну и гневаются.
Староста . Что же теперича нам?
Павлин . А как-нибудь на неделе, что там Бог даст.
Маляр . Ходишь, ходишь, только маета одна.
Павлин . Ну, уж будет! Поговорил и довольно! Ласково я с вами говорю или нет? Так вы грубого слова не дожидайтесь.
Столяр . Только и всего? С тем, значит, и идти?
Павлин . Чего ж тебе? Угощенья для вас не припасено. (Подрядчику.) До приятного свидания, господин Стропилин. (Прочим.) Ну, так прощайте, добрые люди!

Подрядчик , староста , маляр и столяр уходят.

Вам, сударь, в столовой фриштыкать приготовят.
Чугунов . Дай-ка табачку-то!
Павлин (подавая табакерку) . Пожалуйте. Уж придется вам повременить, потому барышня Аполлона Викторыча дожидаются.
Чугунов . Где же он?
Павлин . Одно место у них. Просто срам, сударь! В городе-то стыдятся; так возьмут ружье, будто за охотой, да на Раззорихе, в трактире и проклажаются. И трактиришко-то самый что ни есть дрянной, уж можете судить, – в деревне, на большой дороге заведение, на вывеске: «Вот он!» написано. Уж так-то не хорошо, что и сказать нельзя. Дня по два там кантуют, ссоры заводят, – и что им там за компания! Барышня уж послали буфетчика Власа, велели их домой привезти.
Чугунов . А что ему дома-то делать?
Павлин . Барышня хотят их установить и в хороший круг ввести; в гости с ними хотели сегодня ехать и даже все новое им платье приказали сшить.
Чугунов . Уж не женить ли хотят?
Павлин . Похоже на это-с.
Чугунов . Жених завидный.
Павлин . Вот теперь тоже Евлампия Николаевна вдовеют, господин Лыняев тоже холостой.
Чугунов . Обо всех-то у матушки Меропы Давыдовны забота.
Павлин . Нельзя же-с. И ах, как они чудесно рассуждают! Евлампия Николаевна богаты очень – значит, им можно и небогатого жениха, только б молодого, вот как наш Аполлон Викторыч; Михаил Борисыч Лыняев тоже богаты и уж в летах, – для них теперь на примете есть барышня, княжеского рода; немолодая, это точно-с, и в головке у них словно как дрожание, а уж так образованы, так образованы, что сказать нельзя-с. (Взглянув в окно.) Да вот, должно быть, барина привезли.
Чугунов . Так я в столовую. (Уходит.)

Входят: Мурзавецкий , одет в черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы, панталоны в сапоги, на голове фуражка с красным околышем и с кокардой, Влас , с ружьем, патронташем, ягдташем и арапником.
1 2 3 4 5