Ведь буква Ю Ц это, в конце концов, и есть нечто в
роде ключика. А остальные прописные О иллюминаторов были заглавные букв
ы имен его матери и жены.

Как странно, даже противоестественно, что в мире существует порода людей
, отмеченных божественным даром жить только воображением.
Мы были из этой породы.
Подобно донне Анне, скрестившей на сердце руки, мы видели неземные сны, но
, проснувшись, тотчас забывали их. Забытые сновидения, как призраки, являл
ись в наших стихах, и трудно было понять, из каких глубин сознания они взял
ись.

…некогда, давным-давно, еще до первой мировой войны, до моего знакомства с
ключиком, птицелов стоял на сцене дачного театра. Отсутствие гимназичес
кого пояса, а также гимназическая куртка со светлыми пуговицами, обшитым
и для маскировки серой материей, делали его похожим на выгнанного ученик
а» или экстерна: предосторожность не лишняя, так как учащимся средних уч
ебных заведений строго запрещались публичные выступления. За это беспо
щадно выгоняли с волчьим билетом.
Я тоже участвовал в «вечере молодых поэтов», происходившем днем, и так же,
как и птицелов, скрывал, что я гимназист. Наш товарищ из аристократов, баро
н-фон, одолжил мне свою визитку, шелковый галстук с модным рисунком «павл
иний глаз», и я со своей головой, стриженной под нуль, выглядел чучело чуче
лом.

Ц Нам с башен рыдали церковные звоны, для нас подымали узорчатый флаг, а
мы заряжали, смеясь, мушкетоны и воздух чертили ударами шпаг, -

рыча и брызгая слюной, выкрикивал птицелов в полупустой, полутемный зал,
освещенный стрелами летнего солнца , бившего сквозь дощатые
стены и дырочки от выпавших сучков.
Его руки с напряженными бицепсами были полусогнуты, как у борца, косой пр
обор растрепался, и волосы упали на низкий лоб, бодлеровские глаза мрачн
о смотрели из-под бровей, зловеще перекошенный рот при слове «смеясь» об
наруживал отсутствие переднего зуба. Слова «чертили ударами шпаг» он по
дкреплял энергичными жестами, как бы рассекая по разным направлениям ба
лаганный полусвет летнего театра воображаемой шпагой, и даже как бы слыш
ался звук заряжаемых мушкетонов, рыдание церковных звонов с каких-то ба
шен Ц по всей вероятности, зубчатых Ц и прочей, как я понял впоследствии
, «гумилятины».
Птицелов принадлежал к той элите местных поэтов, которая была для меня н
едоступна. Это были поэты более старшего возраста, в большинстве своем д
екаденты и символисты. На деньги богатого молодого человека Ц сына банк
ира, мецената и дилетанта Ц для этой элиты выпускались альманахи квадра
тного формата, на глянцевой бумаге, с шикарными названиями «Шелковые фон
ари», «Серебряные трубы», «Авто в облаках» и прочее в этом роде. В эти альм
анахи, где царили птицелов и эскесс как звезды первой величины, мне с моим
и реалистическими провинциальными стишками ходу не было.
Еще бы! Они даже свою группу называли «Аметистовые уклоны». Где уж мне!

Ц Когда наскучат ей лукавые новеллы и надоест лежать в плетеных гамака
х, она уходит в порт смотреть, как каравеллы из дальних стран плывут на тем
ных парусах, -

читал птицелов с упоением свою знаменитую «Креолку», -

от старых кораблей так смутно пахнет дегтем…

И прочее.

Видимо, все это он позаимствовал из пиратских романов Стивенсона, которы
е читал на уроках, пряча под парту журнал «Мир приключений».
Несмотря на всю мою приверженность к русской классической литературе, п
оэзии Кольцова, Некрасова, Никитина, не говоря уж о Пушкине и Лермонтове, н
есмотря на увлечение Фетом, Полонским, впоследствии Буниным, я яе мог не в
осхищаться и даже завидовать моему новому другу, романтической манере е
го декламации, даже его претенциозному псевдониму, под которым писал сын
владельца мелочной лавочки на Ремесленной улице. Он ютился вместе со вс
еми своими книгами приключений, а также толстым томом «Жизни животных» Б
рема Ц его любимой книгой Ц на антресолях двухкомнатной квартирки (окн
ами на унылый, темный двор) с традиционной бархатной скатертью на столе, д
вумя серебряными подсвечниками и неистребимым запахом фаршированной щ
уки.
Его стихи казались мне недосягаемо прекрасными, а сам он гением.

Ц Там, где выступ холодный и серый водопадом свергается вниз, я кричу у б
езмолвной пещеры: Дионис! Дионис! Дионис! Ц декламировал он на бис свое к
оронное стихотворение…

Ц Утомясь после долгой охоты, запылив свой пурпурный наряд, ты ушел в бир
юзовые гроты выжимать золотой виноград.

Эти стихи были одновременно и безвкусны и необъяснимо прекрасны.
Казалось, птицелов сейчас захлебнется от вдохновения. Он выглядел силач
ом, атлетом. Впоследствии я узнал, что с детства он страдает бронхиальной
астмой и вся его как бы гладиаторская внешность Ц не что иное, как не без
труда давшаяся поза.
Даже небольшой шрам на его мускулисто напряженной щеке Ц след детского
пореза осколком оконного стекла Ц воспринимался как зарубцевавшаяся
рана от удара пиратской шпаги.
Откуда он выкопал Диониса, его пурпурный наряд, запылившийся во время ох
оты? Откуда взялись какие-то бирюзовые гроты и выступ, мало того что холод
ный и серый, но еще и «водопадом свергающийся вниз»?

Необъяснимо.

Впоследствии он стал писать по-другому, более реалистично, и, медленно со
зревая, сделался тем прославленным Поэтом, имя которого Ц вернее, его пр
овинциальный псевдоним Ц принимается как должное: к нему просто привык
ли.
Прошло более полувека, и однажды я Ц все в той же погоне за вечной весной
Ц очутился в Сицилии, куда мы прилетели из Рима, предварительно пройдя в
се зловещие процедуры в аэропорту Фьюмаччино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12