– Вот вам, молодые люди, ваше начальство. Но не завидую вам, натерпитесь от этого начальства. Характерец, я вам скажу!
– Однако, – буркнул Василий, – хорошенькая командировочка досталась нам!
Девушка перехватила насмешливый взгляд, которым обменялись летчик и бортмеханик. Краска залила и щеки ее, и курносый веснущатый нос, и маленькие ушки, и даже шею за ушами. Видя смущение девушки, Василий даже пожалел ее и спросил добродушно:
– Так на чем мы будем катать вас, девушка?
Шура Хитрово резко выпрямилась:
– Во-первых, я для вас не девушка, а Александра Леонтьевна. Во-вторых, у нас не катанье, а научная экспедиция. Мы вылетаем послезавтра в шесть утра. Рекомендую вам немедленно отправиться на аэродром для приемки самолета.

ПОСЛЕЗАВТРА В ШЕСТЬ УТРА

В 6.00 послезавтра самолет, готовый к вылету, стоял возле причала на городской протоке Это была устаревшая боевая машина времен Отечественной войны, поставленная на поплавки и снабженная специальным оборудованием. На место снятого вооружения был приспособлен небольшой ветряной двигатель, в кабине поставлено какое-то громадное сооружение в кожухе из пластмассы. От него тянулись бесчисленные цветные шланги к ящикам и стальным баллонам.
Несмотря на ранний час, на дощатом плоту собралось немало провожающих. Пришла целая группа девушек в ярких платьях, с ними юноша в роговых очках и другой – постарше, широкоплечий, с коротенькой трубкой в зубах. Сама Шура приехала с дядей и теткой в автомашине. Профессор насупленно молчал – видимо, сердился за то, что его уговорили провожать. Тетка суетилась, виновато косясь то на племянницу, то на строгого мужа.
К шести часам на причале собралось человек пятнадцать, и каждый приходящий отводил Шуру в сторону и очень долго в чем-то убеждал ее.
– Ну, конечно, – отвечала девушка. – Ни за что не забуду… я же сама знаю…
Когда очередь дошла до молодого человека с трубкой, он протянул Шуре сложенный в шестнадцать раз и сшитый в тетрадь лист синьки, мелко исписанный на обороте, и сказал, выделяя каждое слово:
– Здесь все. Смотри почаще и записывай каждый пустяк. Главное – система. У тебя всегда: «неважно, запомню, завтра». Так чтобы этого не было. Имей в виду: не для себя летишь. Вернешься без дневника – будешь сидеть в Саратове.
– Эх, Шурка, – перебил его юноша в очках, – куда тебе! Отдай мне парашют и букет, я за тебя полечу…
Девушка, видимо, не любившая шуток, сразу обиделась:
– В конце концов, это даже нетактично, Глебов. Все согласились, чтобы я летела первая. Мне кажется, я имею право на это.
Неожиданно у Василия оказались провожающие. Накануне он отпросился у лейтенанта съездить в родную деревню – километрах в тридцати от Саратова, за Волгой. Четыре года уже не бывал дома. И вот вместе с ним приехала мать специально поглядеть, как сын подымается в небо.
Василий был известен в полку как песенник и задира, любитель поболтать, покричать, повозиться. И лейтенанту смешно было смотреть, как вдруг в присутствии маленькой старушки в черном платке Василий ходит в струнку, смущенно рокочет непривычным к шопоту баском:
– Оставьте, кушайте сами яблоко, мама. Оставьте, я без вас застегну, мама. Ну, что люди подумают!
– Ведь на руках его носила, – удивлялась сама себе мать Василия, – на этих самых руках.
Девушки заплакали от смеха, даже недовольный профессор улыбнулся, представив себе саженную фигуру Василия на руках у миниатюрной старушки.
Все было готово. Вылет задерживали синоптики, запросившие погоду из Астрахани. Моторы уже ревели, разгоняя рябь на плотной глади протоки, все прощальные слова были сказаны, провожающие девушки, исчерпав запас смеха, томились, поеживаясь от холода, терли глаза. Юноша в очках бросал камешки рикошетом. За Волгой, где-то за Энгельсом, вставало из речного тумана бледно-золотистое солнце, окрашивая латунным светом прозрачное утреннее небо.
– Чудесная погода будет, – сказала одна из девушек, понимающая толк в авиации, – самая летная погода.
– После обеда купаться можно будет, – добавила другая.
Мать Василия тотчас же ввязалась в разговор:
– Вам, озорникам, только и есть на уме что купанье, нет, чтобы о хлебе подумать. Хлеб-то горит от вашей погоды. Какие зеленя были у нас в Красном Яру, а нынче колоски-то сохнут. Хоть бы какой завалящий дождик пошел. В нашем колхозе весь урожай – от дождя. Ручеек – слава одна, скотину поить нечем. Богатая земля, а сухая. В старое время, бывало, хоть к попу пойдешь: у нас поп Афанасий – пьяница, царство ему небесное, но насчет дождя большой мастак был покойник. Только выйдет с иконой за околицу – глядь, уж накрапывает… Ты скажи мне, ученый человек, – обернулась она к профессору, который с интересом прислушивался. – Я не говорю против науки. Тракторы, комбайны, удобрения – это сила. А дождем, выходит, не вы заведуете. От бога дожди…
Профессор смущенно и вместе с тем довольно улыбнулся.
– Ученые работают над этой проблемой, – сказал он, – со временем они разрешат ее.
– «Со временем, со временем», – возразила старушка. – А урожай не ждет – ему подавай воду и баста. Не будет дождя – сгорит опять, как в сорок шестом году.
И тогда Шура Хитрово, стоявшая неподалеку, вдруг проговорила страстно и торопливо:
– Бабушка, скажите там всем у вас в Красном Яру, что дождь будет. Я не обещаю сегодня или завтра, но на этой неделе будет обязательно.
Старушка не одобрительно покосилась на нее.
– Этак и я тебе пообещаю, егоза! Не в этом году, так в следующем… Осенью полно их – дождей. Кому они нужны тогда!
– Настоящий ученый никогда… – начал профессор с упреком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22