.. А! Кирюшка документы подал. В августе экзамены.
— Куда?
— В приборостроительный какой-то. Я не слежу. Пока с работы вернешься, пока приготовишь... Там зато кафедра военная есть. Бронь.
Петр встрепенулся, но разговор был о другой броне, совсем не о той, с которой он, не удержавшись при торможении...
Дальше — черная вата.
— Люба?
— Да?
— Ты прости, но... посмотри на меня. Нет, посмотри внимательно. Я точно тот, за кого ты меня. принимаешь? Ты в этом уверена?
Женщина коротко взглянула ему в глаза и разрыдалась.
— Ты, Петенька, ты. Я Валентину Матвеичу фотографии принесла, он так велел. Он сказал, это тебе поможет. Там дача наша и мы с тобой на качелях. Ты их сам сварил. А Кирюшка красил. Помнишь?
— Помню! — неожиданно воскликнул Петр. Вскочив на ноги, он дошел до телевизора в углу и круто развернулся. — Правда помню!
Люба широко раскрыла рот и вновь залилась слезами. Полезла обниматься.
«Вот это уже лишнее», — подумал Петр.
Да, теперь он вспомнил — ту фотографию, которую ему совал тип с козлиной бородкой. Вспомнил себя на снимке. И домик, и грядки, и качели, и незнакомую бабу рядом с собой. Хорошо обрабатывают, не торопятся.
— Сколько я уже здесь?
— Месяц, Петенька. С середины мая.
— Кем я хоть был, пока не...
— Валентин Матвеич не велел, — ответила Люба. — Надо постепенно. Он знает, как надо, а я чего... Я испорчу только.
— А работал я где? Или это тоже секрет? — начал выходить из себя Петр.
— Да где... по экспедициям... ну, это когда еще было... А потом — где придется. Сначала на фирме, потом на складе, потом подрабатывал. Таксистом тоже... Да много чего. Ты ведь у меня на все руки. Только добрый очень, возразить никогда не можешь, обидеть боишься.
— Люба, мне бы что-нибудь конкретное.
— Конкретное Валентин Матвеич не велел.
— А что велел? — окончательно разозлился он. — Пирогами кормить?
— Да, пирогами, — смиренно ответила женщина — Чтоб ел домашнее и возвращался. Мысленно.
«Сложную легенду стряпают, — понял Петр. — Куда мне, больному, если ее и здоровая запомнить не в состоянии».
— Как у тебя с деньгами? — спросил он.
— С деньгами?..
— Что ты все переспрашиваешь? — взбесился Петр. — Я что, не по-русски говорю?
— Денег хватает, хватает, — мелко закивала Люба.
— Дай мне немножко. Рублей триста или лучше пятьсот.
— Пятьсот? — оторопела она и, встретившись с ним глазами, забубнила: — Я как-то не рассчитывала. Дома. Дома деньги. У меня с собой почти... А зачем тебе, Петенька?
— Давай, сколько есть.
— Вот. — Люба жалко улыбнулась и протянула две десятки. — Еще мелочь, но это...
— Мелочь не надо. Ладно, пора мне. — Петр хлопнул себя по коленям. — Кирюше привет и ни пуха. И все остальным — тоже. Привет.
— А курочку, Петенька! — воскликнула женщина.
В ее голосе было столько драматизма, что Петр, не выдержав, расхохотался.
Проходя мимо Ку-клукс-клана, он на всякий случай спрятал купюры в карман, однако стоило подыскать место более надежное, чем казенные портки.
Зайдя в палату, он поразился той пустоте, которая его окружала. Шесть коек с панцирной сеткой. О матрасах нечего и думать — это баналыцина, любой санитар первым делом лезет именно туда. Шесть ободранных стульев — можно сунуть деньги под обивку. Хороший подарок симулянтам. Остается тумбочка — у каждого она своя, да и щелей там должно быть предостаточно.
Петр отворил скрипучую дверцу и, присев, заглянул внутрь. На верхней полке валялась мятая фольга, твердые, как абразив, крошки и совершенно ненужная алюминиевая ложечка. Ничего другого он и не ожидал. На нижней полке, то есть попросту на дне, лежали чистые носки и пугающе толстая книга — похоже, это все его личные вещи. Что-то не густо.
"Прямо «Война и мир», — брезгливо подумал Петр, запуская руку за томом. Книга оказалась геологическим справочником. На хрена?
Между страницами «332» и «ЗЗЗ» покоилось несколько зеленоватых купюр. Петр пересчитал — шестьдесят рублей. Откуда?
В палату, покачиваясь на спичечных ногах, вплыл старик.
— Полонезов! — окликнул его Петр. Ноль внимания. Старик дотащился до постели и, утрамбовав подушку, водрузил на нее шахматную доску.
— Э-э... как тебя... Гарри!
— Чего? — встрепенулся гроссмейстер.
— Чья это книжка?
— Твоя, — ответил тот, пересаживаясь на место черных.
— А больше ее никто не читал?
— Кому надо? Там, по-моему, одни таблицы. Не отвлекай.
Шестьдесят рубликов. Это значит, он уже стрелял — три раза по двадцатке или шесть раз по червонцу. Или еще как. У Любы вроде бы с финансами напряженка. Спектакль, не иначе. Такую декорацию отгрохали! Актеры, опять же, — если не все, то как минимум половина. А выдают по десятке.
Зачем ему деньги, Петр сказать не мог, но твердо знал, что они ему нужны.
— Либо Петруха Еремин жмот и придурок, либо он что-то замыслил, — пробормотал он себе под нос и пошел докуривать давешний бычок.
В сортире, у самого окна, кто-то нацарапал:
«Когда ЭТО кончится?»
Глава 3
Дождь хлынул так неожиданно, что никто не успел приготовиться. Асфальт уже промок до черного глянца, а прохожие еще только раскрывали пакеты в поисках зонтов.
Константин проверил часы и отошел в глубь арки. Человечек опаздывал. В какой-то момент Костя даже засомневался — не пропустил ли, но тут же себя успокоил: машины на месте не было. Ни гаража, ни «ракушки» Панкрашин не имел и свою светло-серую «восьмерку» всегда ставил прямо под окнами, благо переулок был тихий, без всяких там офисов и представительств.
«Какие еще офисы, — очнулся Костя. — Какие представительства? Какая, к черту, „восьмерка“?! Панкрашин — и на „восьмерке“? А что это за переулок? Бэтээру не развернуться, значит, и Панкрашину здесь делать нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18