«то-то-тоц», и из груди Крепкого выплеснулись три коротких фонтанчика. Константин перехватил пистолет и проследил, как тело валится на дешевый торшер. Надо же, у них с Настей точно такой. Падая, Крепкий сбил абажур и раздавил лампочку.
— Что у тебя там? — раздалось из комнаты. Это не Панкрашин. Другой голос — тоже без страха.
— "Скорую"! — крикнул Костя. — Ему плохо!
— Ну, нах!.. Кому плохо?
В прихожую, застегивая ширинку, вылез еще один Крепкий.
— Ты, нах... — обронил он, натыкаясь взглядом на труп у стены. Его пальцы затеребили непослушную пуговицу, но глаза уже поднялись на Костю и вновь опустились на тонко курящийся ствол «штайра».
Сберегая патроны, Константин выстрелил одиночным в ухо и потянул дверь. Крови, как он и думал, в комнате не было. Привязанный к стулу Панкрашин уморительно скакал на месте, а молодая, но совсем не красивая женщина — надо полагать, жена — рыдала в углу, вяло натягивая на живот изодранный халатик.
— Вы кто, милиция?
— Ага, — кивнул Костя. — Чего они хотели?
— Компаньон подставил... проценты идут... — замямлил Панкрашин, бестолково дергая толстую веревку.
— Что же вы раньше? — всхлипнула женщина. — Надо было раньше...
— Почему не звали на помощь?
— Да кто придет-то?
— Ну я же пришел.
— Надо было ра-аньше, — завыла она. — Ра-аньше-е!..
— Сожалею.
— Развяжите меня, — попросил Панкрашин.
— Это успеется. Я хотел бы кое-что уточнить. Три фамилии: Нуркин, Немаляев, Кочергин.
— Норкин? Не знаю такого. Да развяжите же!
— Врешь. Кочергина, черт с ним, мог и забыть, а вот Нуркин... не верю.
— Вы не из милиции? — запоздало насторожился Панкрашин.
— Федя, он не из милиции, — подтвердила женщина.
— Из Ополчения мы, — представился Константин, присаживаясь на низкую софу. — Из Народного.
Федя изогнул брови в дикий зигзаг и выпучил глаза.
— Переигрываешь, полковник, — упрекнул, покачав головой, Костя. — Разве так удивляются? Это из детского утренника, а у нас с тобой пьеса для взрослых.
Он снял плащ и, аккуратно положив его рядом, поправил на плече винтовку — вместо предупредительного выстрела.
— Правда, правда, — засуетился на своем стуле Панкрашин. — Не знаю я никакого Норкина, клянусь!
— Он правда не знает, — поддакнула женщина.
— Слова, слова, слова... — разочаровался Константин. — Мне бы попозже зайти, чтоб вас сперва эти ухари обработали.
— Погодите, вы сказали — полковник? Я же сержант. Ха-ха! Сержант запаса!
— Ну и здоров ты врать, Панкрашин, — с укоризной проронил Костя, нажимая на спусковой крючок.
Передняя ножка стула расщепилась, и полковник грузно повалился на бок.
— Второй будет в колено, — предупредил Костя. — Представляешь, как это больно?
Он на мгновение задумался: откуда? Откуда он про колени?.. И все же Константин не сомневался: пуля в чашечку — это невыносимо, это на грани болевого шока. А кроме боли — ужас от сознания того, что до конца жизни будешь хромать. И полковнику это известно не хуже. Впрочем, про конец жизни он тоже должен догадываться. В черном списке Народного Ополчения он стоит четвертым.
— Шутки в сторону, полковник.
— Честное слово, — прохрипел Панкрашин. — Я не...
Дальше Костя слушать не стал.
Женщина на полу взвизгнула и забилась в истерике, но, почувствовав, что на нее смотрят, внезапно оцепенела и закрыла рот ладонями.
— Умоляю вас!
— Я бы рад...

* * *
— Как самочувствие?
Человек с бородкой отодвинул бумаги на край стола и сцепил пальцы в замок.
— Мне не с чем сравнить. Я не чувствовал себя ни хуже, ни лучше. Я сегодня родился.
— Гм... гм... — лукаво хмыкнул доктор. — И все же вы меняетесь. Возможно, вам это незаметно, но со стороны, поверьте, — очень и очень. Полное просветление может наступить в любой момент.
— Кажется, я это уже слышал. Простите, как вас зовут?
— Валентин Матвеевич. Та-ак... Чем мы с вами сегодня займемся? А вот чем. Взгляните-ка на снимки.
Петр апатично перебрал фотографии. Несомненно, он их уже где-то видел. Неделю назад, две — не имеет значения. Видел: дом, парник, качели. Себя в окружении чужих людей. Ему уже показывали эту неумелую стряпню, уже пытались впарить выдуманную биографию за подлинную.
«Он не собирается меня лечить, — с ужасом понял Петр. — Этот так называемый врач добивается лишь одного: чтобы легенда наконец осела в моем мозгу и прижилась. Когда я запомню все до мельчайших подробностей, меня объявят здоровым и... скорее всего выпустят. Иначе зачем им это нужно? Выпустят, да не отпустят. У них какие-то планы, судя по затраченным средствам — нешуточные».
Петр печально посмотрел в окно. За сквером гомонила улица — с машинами, прохожими, даже собаками. Обыкновенная, мирная. И поэтому ненастоящая.
— Валентин Матвеич, давайте начистоту. Кто я, по моей легенде?
— По вашей? — оживился доктор. — Ну, хорошо. Россия объята гражданской войной: бои в Москве, Питере и так далее. Вы — сотник, командир... э-э... сотни.
— Понятно, — перебил Петр. — Я-то кто во всей этой кутерьме?
— В какой?
— Здрасьте. Вы же сами только что...
— Хотите знать, кто вы? — переспросил врач. — Вы сотник.
— Ну?! И чего вы от меня хотите?
— Я хочу помочь вам вспомнить, мой дорогой.
— Что вспомнить?
— Вспомнить, кто вы на самом деле.
— Так ведь сотник!
Доктор сложил губы трубочкой и медленно выпустил воздух — получилось что-то вроде свиста.
— Давайте сначала. Никакой вы не сотник, а...
— Хватит меня путать, хватит дурака валять, — чеканно произнес Петр. — Я готов вызубрить ваши басни. Если это единственный путь на волю, то я согласен. Я также согласен выполнять приказы — если это будет мне под силу. Поймите, доктор, или как вас там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18