- Хватит с нас твоей проклятой абракадабры, Гингетт, - вновь встряла Лаветт. - Месье Годфри Конкокшен, перевожу: это вовсе не дружеская вечеринка за картами, и мы, самонадеянный низкопробный проходимец, отнюдь не являемся вашими друзьями, но уполномоченными членами высокого трибунала, который взял на себя труд охранять отечество от вредителей, подобных вам.
- Трагикомичных и злостных типов, что тупо и чванливо подрывают, подобно слепым кротам, надежный бастион неувядаемой гастрономии Франции, - пространно пояснил Гингетт.
- Помолчи немного, Антуан… Какое заблуждение! Вообразить хотя бы на один миг, что Осташу Экумуару и правда пришло в голову пригласить вас в гости, да еще при закрытых дверях, в святая святых «Ля Тур Д'Аржо» - процедил сквозь зубы Осташ Экумуар.
- Господа, какой трибунал? О чем речь? Зачем же тогда вы позвали меня сюда? - растерялся Годфри.
- Я обвиняю, - Золя имел склонность употреблять настоящее время изъявительного наклонения еще задолго до дела Дрейфуса, английского поваришку, грошового истопника; мы обвиняем его…
- …в заговоре против беззащитных парижан, главным орудием которого явилась его гнусная кухня, - подхватила Бабетта.
- В унижении благородной и восхитительной свинины, подверженной варке, - Гингетт вскинул руки к крашеным волосам.
- В уподоблении почтенных клиентов псам, предлагая им коровьи ребра, какая мерзость! - в негодовании вскричал Экумуар.
- В распространении среди простодушных людей привычки пить это варварское пойло, пиво, да еще в горячем виде, - подвел черту Золя.
- Я… не понимаю. Говорите, что хотите, но я не чувствую за собой никакой вины. Я лишь честный повар, который зарабатывает себе на жизнь тем, что умеет. И людям нравится, - защищался Конкокшен.
- Честный повар не берет денег за баранью ногу с мятным соусом: он сам должен платить тем, кто ест такое, - изрекла Бабетта.
Она привычно махнула рюмку арманьяка и выбрала на блюде бриошь с коринфским изюмом.
- Едва только я услышал о варварском сочетании этих ингредиентов - баранины и мяты, у меня даже пух на теле дыбом встал, - скривился Экумуар.
- Мало того, он дерзнул, с безумной непочтительностью островитянина, осквернить священный алтарь благородного вкуса доставкой омерзительного перебродившего питья разного сорта и в аляповатой посуде; к тому же держит его в мисках с теплой водой, словно оно принимает ножную ванну, - Гингетт указал на бутылки пива, стоявшие именно так, как было сказано.
- Что ж, я сожалею, если вас это обидело. Дело в том, что я пью только пиво… Вино мне не нравится, - пояснил Годфри.
- Кончено! Довольно, мы не желаем дальше слушать нелепости, - вскричал Золя. - Обвинения ясны, вина очевидна, и приговор предопределен.
- Какой еще приговор? Вы спятили? Что вы задумали?
- Всего лишь привести его в исполнение. И это уже сделано. Вернее, вы лично постарались, - мрачно сообщила Лаветт.
- Симптомы серьезного недомогания, которое начинает тревожить ваш жалкий желудок, несчастный мужлан, не являются результатом употребления перебродившего ячменя, а тем более поедания этих нелепых замаринованных огурчиков, - заявил Гингетт.
- Ваша отвратительная привычка, о которой нам доложили верные источники, слюнить пальцы, чтобы ловчее развернуть веером пять карт, когда вы играете в покер, принесла плоды. Через несколько минут вы умрете, убийца галльской кухни, - заявила Бабетта Лаветт.
- Это все шутка! Не может быть! - Годфри ощутил первый приступ острой боли.
- Мысль не нова. Достаточно всего лишь перелистать отравленные страницы книги - как учит нас знаменитая новелла из «Тысячи и одной ночи», - вставил просвещенное замечание Золя.
Бедный Годфри взглянул на пальцы правой руки со слабым недоверием. Он высунул язык и посмотрел на отражение в полированном подносе Золя - тот успел прежде ухватить стремительным движением последнюю устрицу - язык почернел.
- Проклятые убийцы! Подлые фанатики!
- Дорогие друзья, омоем руки, чтобы случайно не произошло какого-нибудь несчастья, - предложил Экумуар.
Он встал, чтобы подать на стол серебряный умывальный таз с мыльной ароматизированной водой.
Годфри Конкокшен проявил последнюю бестактность, явив их взорам малопривлекательное зрелище: изо рта у него хлынула пена, он закатил глаза, привстал со стула и рухнул на пол. Его тело свело судорогой, и лишь потом он окончательно испустил дух. Опыт, вынесенный из истории с индокитайским поваром, предшественником английского, подсказал четверым блюстителям гастрономических законов использовать в ядовитом снадобье меньшую дозу смертоносного стрихнина.
Немного позднее, как и было условлено, в пустом ресторане появились два типа отталкивающей наружности - Бруэ и Аридель, профессиональные похитители трупов. Они положили тело английского повара в мешок, добавили для веса двадцать килограммов железного лома и навсегда спрятали его в водах Сены, омывающих набережную Турнель где и поныне стоит «Ля Тур Д'Аржо»
Порок
Его звали Тони Нортон, и ему уже исполнилось тридцать семь лет. Его торс еще радовал глаз вполне приличной мускулатурой, а лицо было мало измождено, если учесть беспорядочное питание последних лет, не говоря уж о всякого рода токсикомании того же периода. С тех пор, как он приехал в. Лос-Анджелес - тому уже десять лет - он сподобился мелькнуть только в двух клипах с рекламой крема от прыщей и снялся в микроскопической роли - всего из трех предложений - в телефильме «Соколиный гребень».
Она - пуэрториканка, и на самом деле ее звали Ансельма Родригес, но ее артистический псевдоним - Сельма Фелина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69