Словно сломленный усталостью, он выпустил свою жертву и сказал самому себе:
- Я схожу с ума… Если я не выйду отсюда в ближайшее время, я и вправду рехнусь…
Вслед за этим он тяжело повалился ничком на постель, словно громоздкий тюк. Килес с беспокойством смотрел на него, придушенно всхлипывая и заливаясь слезами, катившимися по распухшим щекам.
В то самое время, когда в землянке разворачивалась эта драма, Хульен и его родители наслаждались свежестью летнего вечера, сидя у дверей своей хибары. Перу, выполнив положенные обязанности цербера, отправился обратно в город. Он успел исчезнуть вовремя, так как почти сразу после его ухода к ним пришел повидаться Сигор, единственный сын Хульена, не подозревавший, что его отец являлся членом ЕТА. Семнадцатилетний юноша отличался неуравновешенностью и низким уровнем умственного развития: оба недостатка усугублялись регулярным употреблением дешевого наркотика - порошка сульфата анфетамина - проще говоря, «спида». Сигор жил в Элоррио со своей матерью.
- Ну и чудаки эти испанцы! Мы одного чуть не причастили тут в пивной из-за того, что нарывался. Но нам не дали, потому что он был просто чурбан, который пришел побазарить и схватился за пушку. Я сказал ему, что стоит им дать под зад, как наступит тишь и гладь. И что не прочь потрепаться о похищениях. Что всех испанцев, испанское государство, ладно, и Францию туда же, всех их надо взаправду посадить под замок в Эускаль Эрриа.
Умолкнув, Сигор от души хлебнул черного пойла из большой дюралевой фляги.
- Сигор, будет тебе наливаться, похоже, ты уже хорошо погулял во время праздников в городе. Одного пьянчуги нам в семье за глаза хватает, - сказала мать и презрительно посмотрела на мужа.
- Не переживай, бабуля, это ведь всего лишь лимонад, - оправдывался парень.
- И как прошли праздники? - спросил Хульен. - У меня не было времени ни пропустить пару стаканчиков в компании, ни в картишки переброситься.
- Очень здорово, - ответил сын. - В первый день мы сколотили крест. И поставили его у входа в город, у дверей бара, и требовали раскошелиться в пользу заключенных всех, кто хотел попасть в город. Кто не платил, тот не входил…
- Ну сущий дьяволенок, - сказала мать, с дурацкой ухмылкой покачивая головой.
- А потом все уроды, какие есть в городе, устроили демонстрацию в защиту двух стручков, заложников… Ладно, насчет одного, который из андалузского пекла, пока еще не ясно, правда ли на сей раз… И мы их хорошенько поучили камнями… Пока не явились солдафоны, и тогда мы им тоже показали. И даже кинули один «коктейль Молотова», во как.
- С этими хануриками надо держать ухо востро, сынок, иначе ты все одно плохо кончишь. Вот возьмут тебя за задницу… - предостерегла бабушка мальчишку, который выхлебал свой лимонад до последней капли.
- Твой внук не промах, - с гордостью сказал Хульен, ласково похлопав сына по плечу.
- Ты не видел, как эти солдафоны разозлились, когда мы кричали им - во послушай: «Пим-пам-пум! Вам каюк! Ужо погодите, мы вас всех подвесим!»
- Схожу на огород, взгляну, как растет латук, - сказал отец.
Он встал со стула, напялил свою древнюю шапчонку и исчез с непроницаемым выражением лица.
- Ты кого это хочешь провести? Где же ты схоронил бутылочку, в капусте? - прокаркала мать.
- Летом еще не время капусте, - внес поправку отец из темноты.
- Да какая разница…
Последнее слово всегда оставалось за матерью, с кем бы она ни говорила, и муж не являлся исключением.
- Как поживает твоя мама? - спросил Хульен Сигора, старательно изображая безразличие.
- Старушка? Нормально… Нынче она работает в парикмахерской.
- У нее… Она встречается с кем-нибудь? Сумерки скрыли внезапное смущение Хульена - бедняга весь покраснел, но голос его не дрогнул.
- По-моему, да, с одним типом из Баракальдо, он продает всякую всячину ветеринару и довольно часто бывает в городе. Но меня это не особенно колышет…
- Чего можно ждать от чужачки из Касереса? - изрекла мать.
Хульен умолк и печально смотрел на черную громаду леса. Все трое притихли, слышалось только надоедливое стрекотание сверчков.
Два дня спустя, когда настал час кормежки, Хульен сфотографировал Килеса с выпуском ежедневной газеты «Эхин» в руках, позаботившись, чтобы дата оказалась в фокусе. Астарлоа наблюдал за процедурой, сидя на своей койке. Перу держал их под прицелом «браунинга», стоя на верхней перекладине лестницы.
- А я знаю, зачем ты это делаешь. Чтобы все поняли, что меня вправду похитили, - сообщил Килес, довольный своим умозаключением.
Баски в разговор не вступали. Они собрались уходить.
- Одну минуту, пожалуйста, - попросил Астарлоа с подчеркнутым смирением.
Хульен обернулся с лестницы, Перу снова поднял пистолет.
- Принесите нам что-нибудь почитать, - продолжал Астарлоа, - какую-нибудь книгу, что-нибудь. С одной лишь газетой… Тем более, когда почти все новости вырезаны… Чтобы можно было чуть-чуть отвлечься… Надеюсь, я прошу не слишком многого, не так ли?
Тюремщики переглянулись, выбрались из люка и закрыли его с резким стуком.
- Как ты думаешь, то, что меня сняли на фото, хороший знак? И не следовало ничего просить у них, они все равно только рассердились… Мне, в целом, от чтения мало радости, - сказал Килес, едва они остались одни.
- Ты всего-навсего идиот. Астарлоа встал с кровати, чтобы поесть.
На следующий вечер вместе с едой пленникам оставили на столике испанскую колоду карт. Хульен указал на нее с напускной любезностью. Перу тихонько посмеивался на лестнице, и Хульен, хохотнув, разделил веселье с приятелем.
Когда тюремщики ушли, Астарлоа взял колоду со словами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69