- А кто будет оппонировать Бичуеву? - крикнул мне вдогонку Анисин.
- Никто, - ответил я, не оборачиваясь.
И это была чистая правда. 28
...Это была чистая правда, потому что я знал: оппоненты Бичуеву не потребуются. Этот маленький лысенький старичок с плоским лицом и мелкими чертами бухгалтера стоял третьим пунктом моей оздоровительной программы. Первый был выполнен с помощью Фарафонова, второй, к сожалению, взял на себя Конрад Д.Коркин, но третий пункт я не мог передоверить никому. Даже Фарафонову. На сей раз "выходец с Арбата" будет всего лишь исполнителем моего плана.
Я тщательно подготовился к защите Бичуева: возможно, даже более тщательно, чем он сам. Бичуев был уверен, что его подтасовка не вызовет ни у кого возражений, а все оппоненты были его закадычные друзья. Я же мог полагаться только на себя самого. Друзей у меня больше не осталось.
Я написал для Фарафонова текст, который должен был произнести на защите Бичуев. Примерно неделю Фарафонов разучивал этот текст наизусть, но не преуспел в этом, и мы решили, что он сядет в задних рядах и будет пользоваться моей шпаргалкой. Юрий Андреевич был недоволен: он полагал, что справится и сам. Но я придерживался иного мнения: Фарафонов путал термины "периодичность" и "цикличность", а на защите такие оговорки сразу резанули бы слух. Поэтому я ограничился тем, что заставил Фарафонова десять раз прочитать этот текст вслух. Читал Юрий Андреевич довольно сносно. Правда, слово "цикличность" он произносил, пришепетывая, но этой тонкостью можно было и пренебречь. 29
И вот наступил день заседания Ученого совета. Диссертация Бичуева не вызывала интереса даже у рядовых сотрудников, поэтому зал наполовину был пуст. Человек пятнадцать были приглашены самим соискателем, еще столько же явилось повеселиться, было и около десятка зевак, которые хотели посмотреть, как делается наука.
Бичуев был уверен в себе. По зову председательствующего он бодро встал, поднялся на кафедру, разложил бумаги и папки, попил воды из стакана, откашлялся. Плоское личико его торжественно блестело. В зале наступила тишина.
Фарафонов сидел возле выхода, мрачно скрестив руки на груди, одним глазом он косился на мою шпаргалку и шевелил при этом губами.
- Товарищи! - произнес Бичуев и, поперхнувшись, умолк.
Это было не совсем традиционное начало (предписывалось обратиться к "уважаемым" и так далее), поэтому по залу прошел легкий шорох. Конрад Дмитриевич благосклонно покивал головой (мол, бывает, бывает), а я гневно оглянулся на Фарафонова: чертов "выходец" опять начал импровизировать.
Но дальше пошло все без заминок. Выступление Бичуева, которое начиналось со слов "Перед вами делец от науки", было выслушано в гробовом молчании. Члены Ученого совета оцепенели, секретарь вытянул шею с таким напряжением, как будто собирался захлопать белыми крыльями и с клекотом взмыть под потолок, и только старичок с лиловым лицом и слуховым аппаратом, приглашенный из Академии наук, невозмутимо и добродушно кивал на протяжении этой блистательной речи.
Бичуев говорил высоким пронзительным голосом, весь содрогаясь от напряжения, и то и дело бил себя в грудь, что в сценарии не значилось, но весь текст прошел без единой помарки. Когда же Бичуев произнес заключительные слова ("Гнать таких из науки, а не присуждать степеней, дорогие товарищи!"), зал еще минуту молчал, а потом разразились аплодисменты.
Первым захлопал Конрад Д.Коркин.
- Браво, коллега! - произнес он негромко и встал.
Тут все вскочили с мест и принялись кричать и хлопать в ладоши. Под этот шум Конрад Дмитриевич подошел к трибуне (Бичуев, дернувшись, вышел к нему навстречу, пиджак его на спине промок от пота насквозь), и они обнялись под ликующие вопли оппонентов и приглашенных.
- Блестяще!
- Потрясающая смелость!
- Браво, Бичуев, браво!
Громче всех кричал и бесновался Анисин. Он же первый сорвался с места, подбежал к соискателю и кинулся ому на шею.
- Милый вы мой, дорогой вы мой! - вопил он, дрыгая в воздухе ногами. Уважаю! Не ожидал! Уважаю! Не ожидал!
И началась вакханалия. Все сочли своим долгом обступить изнемогшего Бичуева, обласкать его, осыпать комплиментами, как будто он не зарубил свою диссертацию, а блистательно защитился. Растерянный Бичуев вертелся в центре толпы, отвечал на рукопожатия, вздрагивал от хлопков по спине и повторял срывающимся голосом:
- Благодарю, друзья мои! Благодарю!
Но подлинный триумф начался тогда, когда гость из Академии наук, бережно придерживая свой слуховой аппарат, подшаркал к Бичуеву (толпа почтительно перед ним расступилась) и, пожав ему руку, произнес:
- Поздравляю, коллега.
Я обернулся - Фарафонова уже не было в зале. Виновник этого торжества скромно удалился, предоставив мне полную возможность наслаждаться происходящим.
Однако я заметил, что Бичуев справился с собой, приосанился и изъявил желание говорить еще. Его желание было немедленно удовлетворено. Все расселись по местам, соискатель пригладил лысину и поднялся на кафедру. Я занервничал: похоже было, что Фарафонов удалился слишком рано.
Но Бичуев оказался на высоте. Дождавшись молчания, он произнес только одну фразу:
- Я не мог поступить иначе!
И собрал еще больший урожай аплодисментов. Из зала его вынесли на руках. 30
Итак, третий пункт моей программы был выполнен, и выполнен с блеском. Но последствий этого я предугадать не сумел. Тихий вежливый Бичуев разительно переменился. Мало того, что он стал самой популярной фигурой в нашем институте, звездой первой величины, горячо уважаемым человеком. Бичуев быстро оценил преимущества своего нового положения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19