И ведь, казалось бы, недалеко совсем, прямо за Севастопольским проспектом, а вот поди ж ты! То ли лень гоблинам было тут все громить, то ли еще чего — неясно.
А может, и не гоблины громили, кто ж знает? На эти московские рожи посмотришь — не лучше гоблинов. Они и сами могли тут кавардак устроить. Мало ли чего — может, власть делили, зоны влияния типа там... или склады какие... или еще чего.
Пока мы до Зюзина тащились, Гнусь старался рядом держаться, подбадривал типа. А у меня, как мы с Нахимовского свернули, настроение упало ниже плинтуса. Как только по сторонам развалины пошли, на душе так гнило сделалось — словами не передать. Не люблю я развалин, особенно таких вот больших — в два, в три, а кое-где даже и в четыре этажа. И чем дальше, тем развалины эти выше. И вот уже почти целехонькие дома попадаются... Не, нехорошо это! Это как человек, который только что умер. Неприятно.
Меж домами все заросло. Кое-где обычной травой, деревцами молодыми, кустарником. Кое-где — Черной Проволокой. Единственное, пожалуй, место во всей Москве, где эта дрянь чувствует себя хорошо. Потому, наверное, и оборотней тут нечасто встретишь, не любят они Черную Проволоку. И она им отвечает горячей взаимностью.
Ну, доковыляли мы до места, указал я на подвал дома, от которого чуть больше одного целого этажа осталось. Думаю, что вот они все сейчас в подвал полезут, а я потихоньку смоюсь. Хотел было уже Гнуся предупредить, чтобы он тревогу не поднимал, да не успел. Меня ласково так прикладиком по почкам стукнули и стволом указали, куда мне следовать — в подвал же, типа показывать, где, чего и как. Не, это нормально, да? Как будто не понимают, что уже одно то, что я их сюда привел, нервы рвет! Суки!..
А что возразишь? Против автомата — ничего...
Ну, пока эти ребята по берлогам нашим шарили, я все смотрел, как бы типа смыться от них. Не уверен я, что в живых оставят, не такие они люди и все такое. Гнусь — он, конечно, с ними в одной команде, но и Гнусь для Данихнова не великий авторитет.
К тому же так и не въехал я до сих пор, про какие такие летописи они талдычат всю дорогу?! Не было там ни фига подобного! Или было, но мы не заметили, а после нас кто другой их стянул. Или до нас еще. Не, ребята, не было там летописей! Я бы их узнал, наверное.
В одной книжке я видел картинку с летописями — типа такие длинные желтые листы бумаги, в трубочку свернутые. И там фигня разная написана — история родного края и все такое. А у того хрена ничего подобного не наблюдалось.
Вообще, странный он был — старик тот. Ну, все говорят, что старик. Да и на вид ему — столько люди вообще не живут. Но вот глаза — на всю жизнь запомню! Особенные какие-то были глаза у него. Молодые, сильные. Типа как у той женщины, из-за которой я в эту долбаную Москву подался. И когда Крыса в него выстрелил, что-то с глазами теми случилось. Словно они умерли раньше старика. Непонятно. Не люблю я непонятного!..
Хотя вся моя ситуация сейчас непонятная. Сбегу или не выйдет? Фиг его знает...
Макс — ту суку, что меня пристрелить хотел, Максимом зовут, оказывается, — так вот, Макс меня сразу невзлюбил. Лыбится, разговаривает весело так, и все такое. А в глазах его — смерть. Моя. Хуже убитого Гусенка, честное слово!
Когда до моей норы добрались, он как раз первым туда нырнул. И сразу же следом за ним Гнусь и еще двое из команды. А потом уже я — моя ж нора и все такое!..
И вот что меня сразу насторожило. Все мое барахло перетряхивают, кроме Макса. Он стоит в сторонке, улыбается и на все замечания — что, мол, и ему бы поискать неплохо — только кивает. И на одном месте торчит как приклеенный. Прямо возле ящика, которым я вместо стола пользовался. А потом он быстренько так оглянулся, на ящик этот посмотрел и — прямо задницей своей на него! Присел типа отдохнуть.
Я глазами хлопаю, не въезжаю ни фига. А потом до меня дошло, что там у меня, может быть, обойма запасная лежала или еще чего. А этот гад решил прикарманить чужое добро. И все такое.
Но тут же вспоминаю, что не может у меня на столе ничего такого быть. Потому как запасными обоймами я не избалованный человек. Только книга на столе лежала, кажется. Ну, та самая, от руки написанная...
...которую, кстати, я из берлоги того долбаного летописца забрал...
Бли-и-ин!!!
Меня как кипятком ошпарило!
Не, нормально, да?!
Может быть, они как раз этот блокнот и ищут. Мало ли что он не в трубочку свернутый? Может, из-за него всех наших и перебили. Может, из-за этой вот хреновины и меня убить могут. А этот гад прямо на нее — задницей своей! Нормально, да? Типа чтобы не видел никто! Сука!..
Я спокойно так подхожу к Максу. А он мне улыбается, улыбочка такая вся из себя радостная, искренняя. А я ему:
— Привстань-ка на секундочку.
— Зачем это?! — очень так похоже удивляется Макс.
— Привстань, привстань, — говорю, — о тебе же забочусь. А то как бы ты на летописях этих задницу себе не отсидел...
Ну, Макс подскочил, словно его блокнот шилом в зад ткнул. И все сразу к столу кинулись. И заорали радостно так. И все такое.
Данихнов мигом в норе моей оказался, глаза сияют, руки дрожат, блокнот листает торопливо. И все такое.
И все уже про меня забыли. Кроме Макса. Я его взгляд перехватить успел — не улыбается уже, глаза злые, смертью исходят. Оставь сейчас меня с ним вдвоем — зубами загрызет.
И тут понимаю я, что летописи уже найдены и пользы от меня любезному обществу более никакой. Типа можно и в расход пускать. Что, смею заметить, с планами моими не совпадает совершенно. А значит, нужно немедленно принимать какие-то меры. А какие? И вдруг меня осенило. Не поверите, словно вспышка какая в башке сверкнула. Я тут же, пока все еще здесь — и Данихнов, и Гнусь, и прочая братия, — беру крепенько так Макса за грудки и ору во все горло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16